Позже я много размышлял, зачем Ивану понадобилась такая афера? Нажить так называемый политический капитал, создать себе авторитет в районе? Но ведь еще задолго до выпуска судьба Ивана была предрешена — его брали инструктором райкома комсомола. А может быть, он затеял эту шумиху, чтобы создать вес при поступлении в университет? Тоже сомнительно — после работы в райкоме дорога в учебное заведение ему была открыта.
Несомненно одно. Зная безукоризненную, даже щепетильную честность Вальки, Иван бил наверняка: после публикации снимка и интервью в газете Валька уже не мог не поехать на Братскую ГЭС, а стало быть, движимый чувством долга, это сделаю и я. Не исключалось, что нашему примеру могли последовать и другие. Но зачем это понадобилось Ивану? Неужели только из-за Марины? Или тут были иные, более глобальные причины?..
За окном темнела ночь, изредка вспарываемая далекими вспышками молний — где-то на западе громыхала первая весенняя гроза. Но она не радовала, как прежде. На душе было неуютно и тревожно, и сердце ныло тоскливой, застоявшейся болью.
— Спасибо, Марина, за гостеприимство, — я поднялся из-за стола. Тяпа лизнула мою руку и тихонько заскулила. — Надо идти.
— Оставайся, Игорь. В деревню ты ничем сейчас не уедешь, а пешком топать — удовольствие ниже среднего. Да вон и гроза надвигается. Смотри, как на тебя преданно глядит Тяпа. Животные, особенно собаки, хорошо разбираются в людях. Как-то ко мне зашел Иван, так Тяпа чуть штаны с него не спустила, не могла успокоиться, пока Иван находился в доме.
— Он часто бывает у тебя?
— Очень редко, чаще звонит. Да и по работе чуть ли не ежедневно встречаемся. Заболела, так вчера навестил.
— Только ради этого приходил?
— Нет. Пытался исподволь выяснить, что мне говорил Валька, и вообще — что я знаю об убийстве шофера. — Увидев, что я надеваю плащ, встревожилась: — Все-таки пешком пойдешь?
— Нет, Марина, поеду в областной центр. Через час отправляется автобус. К началу рабочего дня как раз буду на месте.
Она тоже поднялась, подошла ко мне, положила мне на плечи руки, мягким грудным голосом сказала:
— Желаю тебе всяческих успехов. Верю, поможешь довести до конца то, что не смог сделать Валентин... — Накинула на плечи платок, потянулась за плащом. — Я провожу тебя.
— Не надо. Дорогу знаю. Отдыхай. Я еще к тебе загляну.
— Заходи. Буду ждать. Ты сейчас самый близкий мне человек.
— Спасибо на добром слове.
Пассажиров в автобусе было немного. Я занял место у окна. Скупо освещенная привокзальная площадь была пустынной, если не считать только что прибывшего рейсового автобуса да приткнувшегося у кромки тротуара темно-вишневого «Москвича». Малолюдно было и в зале ожидания автовокзала, который хорошо просматривался из окна автобуса. Несколько деревенских теток, по-семейному рассевшись на придвинутых друг к другу диванах, вели неторопливый разговор между собой, изредка жестикулируя и поглядывая на ходившую взад-вперед мимо окошек кассы молодую парочку. Двое мужчин стояли в проходе между двойными дверями, курили с равнодушием людей, которым некуда спешить.
А я думал о Вальке, о Марине, встреча с которой всколыхнула давно минувшее. О себе она мало что рассказала, а сам постеснялся расспрашивать — догадывался о нескладно сложившейся судьбе этой умной, отзывчивой и сердечной женщины. Может, потому именно у нее и пытался найти взаимопонимание бескорыстный, до наивности честный и тоже по-своему несчастливый Валька Благовещенский.
Как она его назвала? «Большой, неприспособленный к жизни ребенок...» Да, в сущности Валька и остался до последних дней своей жизни наивным мечтателем о всеобщей честности и порядочности. Иногда мне казалось, что из него мог бы получиться незаурядный педагог, который учил бы детей добру, милосердию к чужой беде, к чужой боли. Но жизнь распорядилась по-иному — Вальке самому пришлось вести борьбу с несправедливостью, жестокостью и подлостью, ежедневно сталкиваться с тем миром нечистоплотности и насилия, который он презирал и ненавидел как величайшее социальное зло.
Во время нашей последней встречи Валька с горечью сказал:
— Где-то я вычитал такие строчки: «Правда — это то, чем мы обладаем, а истина — то, к чему надо стремиться». А к чему стремимся мы, если у нас с одной стороны коррупция и мафия, миллионы нахапанных ими народных денег и полунищенское существование миллионов трудящихся — с другой стороны? А ведь это тоже истина, и никуда от этого не уйти. Это наша сегодняшняя реальность, тщательно скрываемая еще вчера. Две стороны одной медали. И не дает покоя вопрос: тогда ради чего мы семьдесят с лишним лет строили наше «светлое будущее», «догоняли» и «перегоняли» развитые капиталистические страны и ради этого отказывали себе в самом необходимом? А человеку в сущности не столь уж много надо. Вот я, например, за почти четверть века работы наконец-то получил однокомнатную квартиру и безмерно счастлив: отпала необходимость платить частнику треть своей зарплаты за комнатушку, чувствовать себя в унизительной зависимости от него...