— Говорил с ним?
— Не успел. Его только что привезли. Я же занимался Шапашниковым и Самсоновым. Пошли поговорим с младшим Статкевичем.
7
В кабинете Козловского сидели двое — молодой, представительного вида мужчина в элегантной дубленке и худой, нескладный подросток с продолговатым прыщеватым лицом. При нашем появлении мужчина встал со стула, представился:
— Преподаватель училища Хохряков Петр Семенович. Здравствуйте!
Поднялся и подросток, буркнул «здравствуйте» и, переминаясь с ноги на ногу, настороженно осмотрел нас с Гуриным и тут же отвернулся, принялся рассматривать висевшую на стене карту района. Да, потертое демисезонное пальто было явно великовато для его тщедушной фигуры.
— Прошу садиться, — кивнул Гурин. Сам он по-хозяйски сел за стол Козловского, неторопливо раскрыл свою папку, достал из нее бланк протокола допроса и объявил Хохрякову: — Сейчас мы в вашем присутствии, Петр Семенович, допросим несовершеннолетнего Статкевича. Вы потом должны будете удостоверить своей подписью протокол допроса. Разъясняю вам и несовершеннолетнему Статкевичу ваши права и обязанности...
Я смотрел на внимательно слушавшего Бориса подростка, видел, что он отчаянно трусит, хотя и пытается скрыть это под маской напускного безразличия. Что за всем этим скрывается? Он что-то знает об убийстве, может, сам принимал участие в совершении этого тяжкого преступления? Или же все объясняется довольно просто — неожиданный вызов в милицию, новая, непривычная обстановка допроса...
Заполнив лицевую сторону протокола установочными данными допрашиваемого, Гурин перевернул протокол, что-то быстро написал на его чистой стороне вверху, отложил ручку и внимательно посмотрел на подростка. Тот под его взглядом съежился, пригнул голову, спрятал между колен подрагивающие пальцы рук.
— Ну, Владимир, рассказывай о себе, — неожиданно мягким голосом предложил Борис. Владимир удивленно вскинул на него глаза, неуверенно спросил:
— О себе? А что рассказывать?
— Как живешь, как учишься, с кем дружишь?
— Учусь вроде неплохо, — Владимир покосился на Хохрякова. Тот утвердительно кивнул. И Владимир, словно обрадовавшись его поддержке, уже смелее заговорил: — Я в училище со всеми ребятами стараюсь поддерживать дружеские отношения. Ни с кем не ругаюсь. Некоторым из отстающих в учебе помогаю.
— А какие у тебя отношения с родителями? Например, с отцом? — все тем же ровным, доброжелательным голосом продолжал Борис, но я заметил, как подросток, словно с разгона налетев на препятствие, сразу стушевался, скис и уже иным тоном, опустив голову, тихо ответил:
— Нормальные...
А Гурин, как бы не замечая этого, продолжал расспрашивать:
— Отец тебе материально помогает?
— Да. Покупает одежду, обувь, дает деньги на продукты.
— Куртку тебе в прошлом году он купил?
— Куртку? Какую куртку? — пожал плечами Владимир и искоса взглянул на Гурина.
— Которую ты постоянно носил. С металлическими пуговицами куртка. Ты в ней домой ездил, а вернулся сегодня в училище почему-то вот в этом пальто. Чье оно?
— Пальто? Папа мне дал его.
— А куртку где оставил?
— Я ее... порвал.
— И где же она?
Подросток молчал. Гурии взглянул на меня, сказал:
— Ну, хорошо, Владимир, к вопросу о куртке мы вернемся несколько позже. Скажи, ты выпиваешь?
— Н-нет... то есть... иногда...
— И с отцом вчера выпивал?
— Выпивал...
— А дядю Николая давно видел?
Подросток вздрогнул, затравленно посмотрел на Гурина, но сумел взять себя в руки, глухо ответил:
— В прошлом году видел его, когда он с тетей Марусей приезжал к нам на Октябрьские праздники...
— И с тех пор не встречались?
— Нет.
— А сегодня ночью?
Владимир откинулся на спинку стула, широко открытыми глазами посмотрел на Гурина и вдруг затрясся мелкой, судорожной дрожью. Всхлипывая и давясь слезами, с яростью закричал:
— Ничего я вам не скажу!.. Ничего!.. Хоть режьте!..
У него началась истерика. Гурин хмуро кивнул Козловскому:
— Уведи его, Вадим. И, пожалуй, вызови врача. — Остановил вскочившего со своего места Хохрякова: — А вы, Петр Семенович, на минуту задержитесь. Есть разговор.
Когда Козловский вывел из кабинета подростка, Хохряков растерянно спросил у нас:
— Вы объясните мне толком, товарищи, что случилось? Владимир что-то натворил?