Борис выложил на стол протокол опознания чемодана Поздняком, кивнул:
— Прочитайте этот документ.
Курчевский прочитал протокол и опять равнодушно пожал плечами, заявил:
— Поздняк мог и по злобе наклепать на меня. Может быть такое?
— Тогда позвольте вас спросить: почему Поздняк из предъявленных ему трех одинаковых чемоданов опознал именно тот, который мы нашли при обыске?
Взгляд Лыча побродил по стенам кабинета, на секунду задержался на стоявшем за моей спиной сейфе, затем метнулся на лицо сидевшего за столом Гурина, и Курчевский, вздохнув, устало сообщил:
— У меня вообще никакого чемодана не было.
— Сегодня же направим запрос в исправительно-трудовую колонию, где вы отбывали наказание. Оттуда сообщат, какие вещи были у вас при освобождении.
— Но чемодан я по пути из колонии мог сплавить...
— Проведем еще одно опознание чемодана: пригласим в отдел Валентину Соловейчик...
— А это кто? — насторожился Лыч. — Не знаю такой.
— Свидетельница, которая 7 октября присутствовала при вашей встрече с Поздняком на улице Горького. Думаю, она тоже запомнила ваш чемодан — слишком он приметен по чернильному пятну. Будем искать и других свидетелей.
— Ищите, — равнодушно согласился Лыч. — Вам за это зарплату дают.
— Да и в магазине, — продолжал Гурин, — вы были с чемоданом в руках. Это подтверждают заведующая магазином и продавщица. Ревизором изволили им представиться.
— Было такое, — подтвердил Курчевский. — Но мошенничество мне не пришьете: никакой материальной выгоды я не имел. Просто пошутил. Зашел в магазин за сигаретами, вижу — за прилавком почти школьницы, вот и решил похохмить, ради шутки ревизором из облпотребсоюза им представился. А эти дуры и губы развесили: даже документов не спросили у меня, повели показывать магазин...
— Значит, разведку произвели?
— Чего? — не понял Курчевский.
— Говорю, осмотрели пути проникновения в магазин и где что в нем лежит...
— Ну уж нет, гражданин следователь, — развел руками Курчевский. — Кражу мне не пришьете!..
— Не кражу, гражданин Курчевский, — поправил Лыча Гурин, — а разбойное нападение с убийством. Будем доказывать вашу вину.
Я сказал участковому инспектору Шамраю:
— Нужны понятые и двое мужчин, схожих по росту, возрасту и внешности с Курчевским. Будем проводить опознание.
Когда понятые заняли свои места на стульях, а двое мужчин стали возле стола, я предложил Курчевскому:
— Вы можете занять любое место среди предъявляемых на опознание.
— Да знаю я эти порядки, — ухмыльнулся Курчевский. — Не первый раз участвую в таких процедурах!
Потеснив мужчин, он стал между ними. Лыч держался самоуверенно, но я чувствовал, что на душе у него кошки скребли — ведь он не знал, кто сейчас будет его опознавать, и страшно боялся этого неведомого для него пока свидетеля.
Я прошелся по кабинету, осмотрел предъявляемых на опознание мужчин и подумал: вряд ли Шубина узнает Курчевского — все трое были коренасты, смуглолицы, даже куртки на них были одинаковые. Где уж тут Шубиной, которая видела преступника мельком, да еще ночью, опознать его среди этих людей!
— Итак, начнем, — сказал Гурин и кивнул Шамраю: — Введите свидетеля!
В кабинет вошла пожилая женщина в демисезонном пальто. Курчевский бросил на меня короткий, настороженно-недоумевающий взгляд — для него свидетельница Шубина ничего не говорила, — и лицо его тут же стало непроницаемым, как маска.
— Гражданка Шубина, — сказал Гурин, — узнаете ли вы кого-либо из этих троих мужчин?
«...Осмотрев предъявленных на опознание лиц, Шубина Э. С. указала на Курчевского В. С. и с уверенностью заявила:
— Я узнаю этого человека по росту и чертам лица: широким бровям, шраму на переносице, а также по одежде — куртке и кепке. Именно он ночью 8 октября бежал с мешком мимо моего дома...»
Дежурный по отделу принес заявление Марии Тарасюк.
«Начальнику Соколовской милиции. Прошу извинить меня и не наказывать за то, что наврала следователю. 7 октября где-то после 19 часов я продала гражданину Глушакову бутылку водки. Глушакова я знаю, т. к. он живет рядом с магазином и часто заходит к нам за покупками, оказывал помощь в разгрузке товаров. Не сказала об этом следователю, т. к. не хотела подводить завмага Сикорскую. Прошу не наказывать меня. Тарасюк».
— Тарасюк просила, товарищ Гурин, передать вам это заявление, — сказал дежурный. — Сама постеснялась зайти. Плакала в дежурной комнате.