— Береги себя, — Грейнджер поцеловала её в лоб, словно на секунду поверила в то, что она — её старшая сестра. — Я обязательно ещё наведаюсь к тебе.
Всё тело пронизывала невероятная боль. Она просто умерла там, на холодном полу Выручай-комнаты, и мир остановился. Гермиона была способна чувствовать только боль — ни прикосновений рук мадам Помфри, ни голоса МакГонагалл, ни запаха множества зелий и мазей. Только искрящаяся, обжигающая и невыносимая боль. Она продолжала слышать смех Монтегю, чувствовала прикосновения Гойла и собственную липкую кровь на лице.
Грейнджер лежала и почти не шевелилась, пока Помфри обрабатывала кровоточащие раны, но ей казалось, что она бежит. Так быстро и так отчаянно, как только могла. Она не обращала внимания на то, что с ног хлестала кровь, что с влагалища вытекала сперма её насильников, а голос был сорван — ей так хотелось убежать из собственного кошмара, но на деле — она просто лежала.
Она до сих пор слышала свой же оглушительный крик, когда Монтегю вошёл в неё. Ей казалось, будто бы разом переломались все кости и разорвалась кожа. Гермиона видела перед собой бесконечную мучительную пустоту, из которой не выбраться. Её чистая и невинная душа осталась навсегда лежать мёртвой на полу Выручай-комнаты. Не было реальности, не было обезболивающих заклинаний Минерва МакГонагалл — это всё было в пустоту.
— Остановите эту боль! — вскрикнула гриффиндорка. — Прошу вас! Просто остановите это всё! Я больше так не могу!
Самое непривычное — это пустота в груди, там где должно биться её сердце. Гермиона просто не чувствовала сердцебиения, будто бы в действительности была мёртвой и только боль двигала ею. Казалось, что к ней прикоснулась тень, пронзила её тысячей мечей, но на деле это были лишь люди — те, которых она ежедневно встречала в коридорах Хогвартса.
Она не помнила, как оказалась над старым надгробным камнем. Это была окраина Лондона, где почти никогда не было людей. Глухая лесополоса, которой было не место тут, и удивительно, что этот квадратный метр давно не превратили в участок дороги. Гермиона знала, что тут есть то, о чём не знала ни единая живая душа — тут была её собственная могила.
— Привет, моя девочка, — Грейнджер наклонилась над старым надгробием. — Прости, что так давно не наведывалась к тебе. Признаюсь, я всё надеялась, что когда-то смогу о тебе забыть.
Самый обычный камень: не гранит, не мрамор и никаких цветов рядом. Это надгробие было таким же простым и обычным, как и то, что покоилось под ним. Простая, невинная и чистая душа гриффиндорки Гермионы Джин Грейнджер. Она похоронила тут сама себя ещё на пятом курсе, когда Гарри думал, что она честна с ним.
Гермиона Джин Грейнджер 19.09.1979 — 10.12.1995
— Остановите эту боль! — вскрикнула девушка и легла на холодную земля рядом с надгробием. — Просто остановите, я вас прошу…
Её не остановили много лет назад, а сейчас было уже поздно что-то менять. В нос ударил аромат полевых цветов, а на языке почувствовался металлический привкус.
Было просто поздно уже что-то менять.
========== Глава 14 ==========
Если бы у нас был шанс — мы бы дышали.
Июнь, 2008.
Она должна сидеть на кровати и чувствовать привкус собственной победы над тем, кого так отчаянно ненавидела. Каждый её шаг, каждый вздох, каждое слово — всё, что она делала на протяжении последнего года — всё это было её одним большим планом. Годы, что убивали в ней человечность и взращивали «новую» Грейнджер — это всё, чтобы в конце она лишь поджигали ниточки в правильном порядке, прикуривала сигарету и наблюдала за тем, как рушится его жизнь. Её победа должна была быть на вкус как нежнейшие битые сливки, густой мёд и сладкая вишня. Она должна была чувствовать запах табака, амбры и немного дерева.
Но вот почти рассвет, она докуривает шестую сигарету, а в сердце ноющая боль.
Грейнджер безвылазно просидела за бумагами почти неделю, лишь изредка прерываясь на сон, когда усталость брала верх. Получасовая дремота всегда обрывалась, когда в сознание опять пытались прорваться кошмары. Гермиона снова превратилась в типичного трудоголика, который отрабатывал свой многотысячный чек — делала всё, лишь бы забыть, чьё дело было расписано на сотнях страниц. Она понимала, что так нужно, что по-другому не получится, но фамилия подзащитного всё равно напоминала о беспощадном прошлом.
Теперь каждый её день можно было охарактеризовать одинаково — она пыталась не умереть. То ли от болей по всему телу, которых на самом деле и не было, то ли из-за собственной глупости. Ни нормального сна, ни нормальных приёмов пищи — Грейнджер изводила себя, как морально, так и физически. Будь всё это несколько месяцев назад, то сейчас бы к ней заявился Рольф, постучавшись в дверь, и отвлёк бы от столь однообразного занятия. Тогда всё было проще, а пока что Гермиона продолжала прописывать свою речь для судьей Визенгамота и иногда вспоминать о Гарри, Роне и Рольфе.
А ещё она больше не решалась включать свет в ванной комнате. Ей хватало того, что события из Хогвартса начали преследовать во сне, и во всех отражениях. Каждый её сон — это просто набор кадров из прошлого, без определённого сюжета и продолжительности. Гермиона потянулась к своему ежедневнику, что лежал на прикроватной тумбочке, и раскрыла на той странице, где остановилась пару дней назад.
14 сентября, 1994 год.
Это было больно. Спасибо, Малфой, теперь я знаю, каково это — быть тобой. Быть отвергнутой и ненужной.
Они вышли из подземелий, оставив позади очередное занятие у Снейпа. Гермиона продолжала возмущаться о том, что профессор несправедливо отнял у Гриффиндора баллы — она пыталась говорить и думать о чём угодно, лишь бы не возвращаться мыслями к тому человеку, что сидел позади неё на занятиях.
Похоже, что возлагать надежды на летние каникулы — это было такой глупостью. Но её рациональное мышление зациклилось на том, что в ней играет лишь юношеский максимализм, что ей достаточно провести несколько месяцев дома, и она вспомнит о том, кто такой Драко Малфой. Иначе Гермиона отказывалась признавать в себе былую гриффиндорку, раз она позволила допустить себе влюблённость в того, кто всячески портил её жизнь в стенах школы.
— Не стоит так переживать, Гермиона, — успокаивал её Гарри. — Я уверен, что ты заработаешь в десять раз больше очков, чем Снейп у нас отнял.
— Ага, — выдохнула гриффиндорка. — Только после того, как напишу этот чёртов доклад. Это ужасно несправедливо! Занятие уже завтра, а тему доклада он дал только сегодня.
— Я могу помочь, если хочешь, — встрял в разговор Рон.
— Спасибо, Рональд, но в этом деле ты мне не помощник. Пожалуй, я сейчас же и пойду в библиотеку, — Грейнджер прижала к себе сумку. — На ужин меня не ждите. Мне предстоит большая работа…
— Но…
— Никаких «но», Гарри Поттер, — она тепло улыбнулась. — Всё, я ушла.
Она набрала столько книг, что её было практически не видно за горой фолиантов и рукописей. Гермиона продолжала изучать параграф за параграфом, вчитываться в каждое слово и делать записи на пергаменте. В какой-то момент она поняла, что у неё разболелась голова и начали слезиться глаза. Девушка подняла голову и осознала, что осталась в библиотеке совершенно одна. Все соседние столы были пусты, и такая мрачная тишина, что по спине пробежали мурашки.
Ей оставалось дописать всего несколько строк, и можно было возвращаться в гостиную Гриффиндора. Грейнджер полезла в сумку, чтобы достать небольшое зеркальце, подаренное ей мамой перед отъездом. Из-за карандаша, который помогал волосам держаться в небрежном пучке, она понимала, что выглядит, как минимум, комично. И если Гермиона собиралась появиться в коридорах или же в факультетской гостиной, то следовало бы посмотреться на своё отражение.
Она начала копошиться в сумке, когда поиски зеркальца ушли на второй план. Кое-что более важное пропало, что заставило упасть сердце в пятки. Гермиона судорожно вытрясла на стол всё содержимое своей сумки, чтобы убедиться в том, что среди тетрадей и учебников не было её ежедневника с золотистой закладкой.