Они не виделись больше недели, и сложно было предположить как пройдёт их встреча. Гермиона помнила слова лучшего друга, его померкшие зелёные глаза и холод в голосе. Он ведь до последнего пытался достучаться к ней, хотя и не знал, что и так сделал больше, чем то, на что мог рассчитывать. Поттеру в какой-то момент действительно удалось заставить Грейнджер задуматься о том, правильно ли она поступает, и это было настоящим прогрессом. Даже сама девушка поверила, что всё может остановиться так и начавшись, но нет. Все те чувства, что тлели в ней много лет, взяли верх.
— Прошу прощение за опоздание, — из камина появился до боли знакомый и родной силуэт. — Доброе утро.
Теперь все были в сборе: Нарцисса, Гермиона, Министр, главный судья, главный Аврор и юноша, который являлся одним из присяжных.
Грейнджер посмотрела прямо в глаза другу, но Поттер отвернулся — быстро и не задумавшись, будто бы перед ним никого не было. Это было ожидаемо, но гораздо больнее, чем предполагала девушка. Огден начал что-то надиктовывать молодому парню, пока Нарцисса обменивалась любезностями с Кингсли. Гермиона слышала лишь шум, но совсем не вникала в суть происходящего, потому всё, что она ощущала — это то, как в ней до сих пор продолжали бороться здравый рассудок и её мстительное альтер-эго. Ей так хотелось убежать отсюда, чтобы двери Малфой-Мэнора навсегда закрылись за ней, а эта проклятая история закончилась.
Шрамы не болели, как ни странно. Голова была ясной, несмотря на отчаянное внутреннее противостояние. На долю секунды Гермиона почувствовала какую-то лёгкость, но та тут же разбилась об аромат полевых цветов и привкус крови на языке. Её карие глаза потемнели, а левая рука сжалась в кулак, натягивая швы.
Её рука всё ещё не зажила, потому у девушки осталась пагубная привычка со школьных времён — ковырять раны, не давая им нормально затягиваться.
— Итак, хочу напомнить Вам, мисс Грейнджер, — Огден внезапно коснулся её плеча, заставив затаить дыхание, — что Вы отныне должны постоянно находиться в Малфой-Мэноре, и покидать его пределы только после того, как Министерство получит Ваше прошение и пришлёт сюда дежурного аврора.
— Благодарю, мистер Огден, — Гермиона сделала шаг назад. — Вы сомневаетесь в моём профессионализме?
— Нет, я просто напоминаю Вам.
— Как скоро мой подзащитный окажется дома?
— В течение часа, мисс Грейнджер, — вмешался Кингсли, улавливая напряжение между ней и судьёй. — Мистер Поттер сейчас наложит все необходимые заклинания на поместье, после чего мистер Малфой будет доставлен в Мэнор и связан заклинанием с Вами.
Момент, которого она так боялась должен наступить в течении часа. Когда-то ей казалось, что она и так связана с Малфоем какими-то невидимыми оковами или нитями, за которые дёргать мог только сам Драко. Каждый удар, каждая боль, что он ей доставил — ей хотелось убежать, но он крепко держал её с помощью этих нитей. А теперь Гермиона будет связана с ним по собственной воле, только потому что не смогла вовремя оказаться.
Но ведь все нити можно сжечь. Рано или поздно.
Огден и Кингсли исчезли в ярком пламени камина, а Гарри достал палочку и начал выводить руны. Нарцисса тоже удалилась с гостиной, оставив их наедине. Складывалось такое впечатление, будто бы это висячее напряжение между лучшими друзьями почувствовали все, кто прибыл сегодня в Мэнор. Гермиона наблюдала за точными и выведенными движениями Поттера, вспоминая то, как когда-то сама обучала его некоторым из этих рун. Это было так давно — тогда, когда между ними не было столько секретов и столько лжи с её стороны.
— Привет, — практически прошептала девушка, приблизившись к Гарри. — Как ты?
Поттер опустил палочку и медленно повернулся к ней. Он несколько секунд просто вглядывался в её лицо, а потом снял очки и потёр переносицу. Гермиона знала этот взгляд, знала это движение — он был зол.
— Ты серьёзно? — холодно спросил Гарри. — Как я? Гермиона, ты не нашла вопроса получше?
— Я могла просто промолчать…
— И лучше бы просто молчала! — он перебил её, повышая голос. — Я ждал тебя, Гермиона! Ждал, что ты вернёшься и скажешь мне, что передумала. Я просто хотел, чтобы ты вернулась! Чтобы злилась на меня, ненавидела меня или просто молча вернулась в Америку, навсегда забыв обо мне, но не оказалась на месте адвоката Малфоя!
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы ты проживала весь этот кошмар! — громко выкрикнул Поттер. — Ты не должна быть тут, не должна быть связана с тем, кто сломал тебя. Ты не должна, Гермиона!
Она выдохнула, потому что всего на долю секунды ей показалось, что Гарри догадался о том, что это всего лишь часть её плана. Но нет. Парень снова видел в Гермионе жертву, хотя должен был уже понять, что она — волк в овечьей шкуре. Он снова хотел пожалеть её, хотел сделать всё для того, чтобы она была счастлива.
— Разве это не то, чего ты хотел?
— Ты просишь меня ненавидеть тебя, просишь меня тебе верить… Я не знаю уже, чего на самом деле хотел для тебя, Гермиона. Я просто хочу, чтобы ты снова была жива и была собой. Пусть тебе для этого нужно его ненавидеть, но будь собой, — он протянул ей руку. — Пожалуйста, давай уйдём отсюда.
Она старалась сдержать в себе слёзы, затолкав свою человечность куда подальше. Это было в стиле Гарри — прощать ей всё, только бы они оставались теми лучшими друзьями, которыми были всегда. Возможно, что сам Поттер не осознавал того, что готов простить Гермионе всё — любой поступок, любые слова и любые изменения — он принимал её любой, как бы сам не старался это отрицать. И Грейнджер поняла это намного раньше, чем ей пришлось в слезах выбегать из зала заседаний в августе 1998-го. Это была нерушимая дружба — это было гораздо сильнее.
Она была уверена в том, что Гарри всегда видел, что она лжёт, но принимал это.
— Я буду в саду, — девушка прошла мимо Гарри. — Позовёшь меня, когда доставят Малфоя.
Вот и всё. Она сама начала этот разговор, понимая, к чему это приведёт, а теперь просто прошла мимо. Гермиона снова вспомнила свой давнишний разговор с Забини о том, что означает лишение чувствию. Теперь она могла спокойно лишать себя всех чувств, потому что не было ради кого их восстанавливать — ей было больно. Это невозможно описать словами, но с каждой минутой она все отчётливее видела свой конец. Знала, что её сказка не закончится счастливо, что ей не суждено заслужить желанное облегчение.
То, что ей перестали сниться окровавленные тела родителей совсем не означало то, что хоть на миг стало легче. Просто теперь этот постоянный неменяющийся кошмар обратился конвейером из нарезок её прошлого: начиная с того, как Малфой растоптал её чувства в пустой библиотеке и заканчивая бесконечными встречами с людьми их прошлого. Ненависть отняла у неё все запасы тепла; желание отомстить затмила жалкие проблески человечности; боль окончательно взяла над нею власть.
Если жизнь для ненависти коротка, то Гермиона этому не противилась.
Она поминутно расписала свою последнюю главу жизни, зная, что её ждёт. Ей не суждено летать, потому что белоснежные крылья давно были вырваны с мясом, а единственный свет, который она видела — это адское пламя, уготовленное для неё. Грейнджер просто поджигала ниточки, что вели к одному-единственному слову.
Малфой.
— Хозяин в поместье, — перед Гермионой появился домовой эльф.
Она снова чувствовала, как острое лезвие скользило по бледной коже, нанося порез за порезом. Гермиона добровольно ступила на эту дорожку, что стала медленной пыткой для неё. Шаг за шагом Мэнор был ближе, пока её кожа становилась всё бледнее. Она не знала, как отреагирует на свою третью встречу с Малфоем, и как останется после этого жива. Лёгкие сжались до предела, сердце неистово затарабанило, а глаза затуманились. Девушка открыла двери гостиной, замерев на месте, будто бы это её заковали в наручники и наложили обездвиживающее заклинание.
Перед ней стоял Малфой, а по обе руки авроры, доставившие его в поместье. И вот кровь забилась и закипела в её жилах — она умирала медленно и болезненно, пока Драко устремил на Гермиону неподвижный взор. Её бросило в жар, то ли от переполняющей ненависти, то ли из-за жалости к себе, но тотчас огненный поток, кипя и рассыпая пламенные брызги, залил её вращающиеся глаза. Ей хотелось взреветь подобно раненому животному, которое оказалось на прицепе у беспощадного охотника. Он снова ничего не сделал, но вмиг превратился в её палача.