Возможно, если бы судьи Визенгамота знали о той сокрушительной силе ненависти Грейнджер по отношению к Малфою, то они бы не спешили с таким опрометчивым решением. Они собственноручно вручили Гермионе нитки кукловода и сделали из Драко теперь послушную марионетку, но даже в этом всём были минусы. Случись что-то с её клиентом, и она станет точно такой же обвиняемой на скамье подсудимых. Она связана с ним, а значит любое его деяние против себя или кого-то постороннего — это её упущение, и она в этом виновата.
Двери его спальни открылись, и Гермиона сделала шаг вперёд. Его спальня кардинально отличалась от той, в которой жила она. Тут не было никаких светлых тонов — мебель из тёмного дерева, преобладали тёмно-зелёный и чёрный цвета, а окна были плотно зашторены. Малфой сидел в кресле и пялился себе под ноги, а его бледная кожа казалась немного желтоватой из-за тусклого света настенного светильника. Тут пахло крепким алкоголем и сигаретным дымом. И было что-то ещё, что Гермиона не могла разобрать, но этот аромат точно был ей знаком.
— Пришло время допроса? — протянул Драко, но даже не повёл бровью. — Я ждал тебя, пока ты придёшь со своими бумажками, и начнёшь мне задавать одни и те же вопросы, а ты всё не приходила. Я уже подумал, что ты сбежала, Грейнджер.
Он говорил так тихо, но её сердце затрепыхалось в груди, будто к голове приставили дуло пистолета. Ей просто было страшно тут находиться, в такой непростительной близости к своему врагу. Вся сила ненависти превращалась в холодный скрежет страха, в чувство беспомощности и безысходности. Гермиона могла бесконечно сильно презирать и ненавидеть этого человека, но стоило ей увидеть его, как она снова превращалась в робкую и сломленную гриффиндорку.
Малфой был единственным существом, которое могло провоцировать её на все давно забытые эмоции и чувства. Он колыхал её душу от нерушимой ненависти до желания упасть на колени и снова говорить о любви. Это было так жалко, но так неизменно.
Это была константа.
— Я не особо настроен…
— Заткнись! — оборвала его девушка. — Мне плевать на твой настрой, на твои предположения и домыслы. Ты ответишь на мои вопросы, а потом можешь продолжать заливаться огневиски и вином.
Малфой медленно поднял голову и осмотрел Грейнджер с головы до ног, будто бы видел впервые. Ей стало противно от этого, словно она была полностью нагая перед ним, и он видел все её шрамы и изъяны. Казалось, что все старые раны закровоточили, а кожа начала рваться, потому кроваво-красные колючие розы вырывались из-под рёбер. Виски запульсировали от боли, а дыхание стало сбивчивым.
— Ты боишься меня, — ухмыльнулся Малфой. — Я только сейчас понял это… Это не отвращение или пренебрежение — это страх.
Уж он-то точно знал, как выглядел страх Гермионы Грейнджер. Хотя, Драко был, в принципе, тем одним человеком, который знал любую эмоцию этой девушки. Она так часто обнажала перед ним свою душу, что было совсем неудивительно то, как он легко читал её. Ему не нужны были какие-то сверхспособности или исключительные навыки, чтобы при одном взгляде на неё рассказать о всех её тревогах.
Он громко засмеялся, сотрясая тишину в своей спальне, а она просто молчала в ответ. Гермиона вспомнила свою первую встречу с Нарциссой, когда каждым своим словом заставляла женщину содрогаться от невыносимой душевной боли, потому что теперь ситуация была до ужаса подобной. Малфой причинял ей такую адскую боль своими словами и смехом, а Грейнджер терпела это, прикусив губу и сжав руки.
Но она была не намерена передавать этому ублюдку ниточки кукловода. Она не станет больше повиноваться его манипуляциям — это время прошло, это всё осталось в стенах Хогвартса.
Наверное.
— Заткнись! — девушка приблизилась к нему. — Ты тут только потому, что я этому позволила случиться, поэтому закрой свой поганый рот и слушай меня!
— А иначе что?
Она разжала кулак правой руки и сверкнула на Малфоя карими глазами, что были наполнены гневом. Гермиона снова чувствовала, как он унижал её, пусть и не привселюдно, но он снова это делал — опять видел то, как она умирает, как истекает кровью, но ничего не сделал. Грейнджер размахнулась тяжёлой рукой и изо всей силы ударила его по щеке. Кольцо, что было на её безымянном пальце оставило царапину, с которой вытекла тонкая струйка крови. Долгие годы она мечтала об этом моменте, когда наконец сможет ударить в ответ на его ухмылку.
Малфой даже не шелохнулся — снова ухмыльнулся и расплылся в довольной улыбке, будто бы ждал этого удара. Гермиона смотрела на него, но видела перед собой окровавленное лицо того блондина, которого убила в безлюдном переулке. Как же ей хотелось увидеть столько же горячей крови и на этом самодовольном лице. Ей хотелось, чтобы он точно так же молил её о пощаде, захлёбывался тёплой алой жидкостью с металлическим привкусом и навсегда закрыл свои глаза. Она хотела видеть перед собой мёртвого Малфоя, который никогда больше не сможет ударить её жгучим словом.
— Ну давай, — он сплюнул в пустой стакан сгусток крови. — Тебе же понравилось, Грейнджер. Ударь меня ещё раз…
— Расскажи мне, что ты помнишь о той ночи, — глухо выдавила из себя Гермиона.
Он был прав — ей понравилось, и ей хотелось ударить его ещё не один раз, но она села в кресло напротив. Это была очередная манипуляция, очередная слабость, что не вписывалась в её план. Грейнджер должна взять себя в руки, если хочет поджечь следующую ниточку.
— Тебе ведь есть за что меня ударить, — не унимался Драко, продолжая её провоцировать. — Вспомни! Помнишь, как я ударил тебя в кабинете Снейпа? Или ты забыла о том, как я оставил тебя на полу Выручай-комнаты?
— Замолчи! — взревела Гермиона. — Просто заткнись, мерзкий ты ублюдок!
Она расплакалась и даже не заметила этого, как горячие солёные слёзы обожгли бледную кожу лица. Внутри всё переворачивалось, руки задрожали, а картинка перед глазами поплыла — ей было снова невыносимо больно, как все прошлые разы. Это снова была та особенная на вкус боль, что оставляла привкус гнили на языке и очередной ожог на разбитом вдребезги сердце. Слишком много раз она переживала этот момент, будто бы для них с Малфоем иного развития событий не существовало.
Страх, что все уже знают о том, что случилось вчера, сковывал её по рукам и ногам. Гермиона боялась, что Малфой успел растрепать всем о её чувствах, о том, как он заставил её растаять под своим натиском, а потом толкнул в спину. Она пыталась убедить себя в том, что ненавидит его, что это навсегда поставит точку в её неразберихе, что больше не будет записей в ежедневнике на предмет необъяснимой симпатии и влюбленности.
Она шла на урок, потупив взгляд себе под ноги и прижав к груди охапку книг. Девушка практически не слышала того, что рассказывал Рон и что выкрикивал Симус. Ей так хотелось испариться из коридора, просто исчезнуть, чтобы пропустить ненавистное зельеварение. Гриффиндорка не решалась осмотреться по сторонам, потому что боялась заметить насмехающийся взгляд и перешептывания.
Впервые Гермиона ни разу не подняла руку, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но своим молчанием наоборот вызвала к себе интерес. Ей нужно было себя вести, как ни в чём не бывало, но она не могла. Гриффиндорка уцепилась пальцами за юбку под партой и зажмурила глаза, чтобы выкинуть из головы стойкое ощущение, что в кабинете находятся только они вдвоем — нет целой толпы студентов — только она и Малфой, который сидел за соседней партой. Она буквально слышала стук его сердца, размеренное дыхание, хотя не исключено, что это было простой паранойей.
— У тебя сегодня всё валится из рук, — блондин подал ей книжку, которую она выронила, когда пыталась побыстрее запихнуть её в сумку. — Нервничаешь, Грейнджер?
— Вали отсюда, Малфой! — заступился Гарри, собирая свои конспекты.
— Всё нормально, — попыталась его успокоить Грейнджер, игнорируя ухмылку Малфоя. — Пойдём, Гарри, нас ждёт МакГонагалл.
— А где же твоя благодарность, а? — слизеринец продолжал издеваться над ней. — Я подал тебе твою книжку, вернул блокнотик, не растрепал…