А в ответ — тишина. Грейнджер выжидающе смотрела на своего клиента, но так и не дождалась ни единого предположения. Неужели в его жизни не было такого человека, который бы ненавидел его так же сильно, как сама Гермиона? Девушка осматривала каждый дюйм его лица, пытаясь прочитать хотя бы какую-то эмоцию, но оно было безразличным, и даже слёзы пропали. Грант был прав — он мёртв и опустошён. Она даже не понимала, осознаёт ли Малфой то, насколько сильно ненавидела его сама Грейнджер, ведь была готова сама убить, лишь бы получить возможность наблюдать за его страданиями.
— Как сильно я должен кому-то не нравится, чтобы убили мою семью?! — он повысил голос и швырнул бутылку в стену. — Как думаешь, Грейнджер? За что можно так сильно ненавидеть, чтобы зарезать беременную женщину и пятилетнего ребёнка?
— Это к тебе вопрос, Малфой.
— А ты простила меня?
Рано или поздно этот вопрос должен был всплыть в их разговоре, но она не думала, что это случится так скоро. Столько раз Гермиона слышала этот вопрос из чужих уст, от других людей, которые пытались понять, простила ли она Малфоя, но вот он самолично об этом спрашивал. Морально уничтоженный, пьяный и не совсем при памяти — он на полном серьёзе спрашивал у неё, держит ли она обиду на него.
— Да. Прошло слишком много лет, Драко. Жизнь коротка для ненависти.
— Так нельзя, Грейнджер, — он встал со своего места. — Ты не должна была меня прощать, не должна была становиться моим адвокатом, не должна сидеть тут и расспрашивать меня о той ночи. Как ты смогла?
Никак. Она не смогла и именно это и привело её сюда — в этот город, в этот дом, в это кресло.
— С кем ты встречался в последние дни, перед убийством Астории и Скорпиуса? — девушка прокашлялась и поправила волосы. — Мне нужны имена всех, кто встречался с тобой хотя бы на протяжении недели перед убийством.
— К чему ты клонишь?
— Всё указывает на то, что кто-то поработал с твоей памятью, очень хорошо и качественно, — объяснила Гермиона. — Человек, который это сделал — прекрасно владеет чарами памяти, и осмелюсь предположить, что имеет хорошую практику. Недостаточно несколько раз использовать Обливиэйт, чтобы внушить человеку подобные воспоминания, которые активизируются под воздействием сыворотки правды.
— Это бред. Ты хоть понимаешь, о чём говоришь?
— Понимаю, потому что изучала эти чары, — отрезала Грейнджер. — Но дальше, чем создать поддельные воспоминания я не зашла. Я могу создать фальшивые воспоминания, которые могу подсунуть человеку в омуте памяти, но стоит использовать этому человеку несколько правильных зелий, и сыворотку правды в том числе, как эти воспоминая потеряют смысл. Человек осознает, что это не настоящее.
— Но как? Разве человек под Обливиэйтом может осознавать, что из воспоминаний правда, а что нет? Я думал, что именно в этом и состоит вся прелесть чар забвения.
— Обливиэйт не стирает память, а лишь блокирует её, и на подсознательном уровне человек всё же способен отличить вымысел от правды, а ты сознался под сывороткой, Малфой, — она снова прокашлялась из-за того, что начало першить горло. — Чары памяти и чары забвения — это разная магия, она имеет очень много тонкостей и человек, который сможет правильно соединить это — может взять чужой разум под свой контроль. Чары памяти не просто так исключили из школьных программ школ, поместив все книги с информацией об этой магии в специальные закрытые секции.
Они говорили так, словно не было этих десяти лет, словно снова оказались на квиддичном поле в свете полной луны. Гермиона затаила дыхание, когда её собственная память начала откапывать глубоко под тоннами пыли эти далёкие воспоминания. Это уж точно не входило в её планы — одно дело все её кошмары, которые помогали ненавидеть Малфоя, и совершенно другое — то, что могло оправдать его в её глазах.
Гермиона устала от того, что в её гнилом и обугленном сердце было слишком много этого человека.
Девушка попыталась сосредоточиться на той боли, которой обычно отдавали шрамы на бёдрах и по всему телу — так вот было правильно — помнить всю свою боль, а не снова поддаваться соблазну прощения. Она не простила, и никогда не простит, как бы там остатки здорового разума не скреблись в ржавые стены сознания.
— Если тебе это так интересно, то почитай книги – в библиотеке Мэнора такие должны быть, а мы вернёмся с тобой к тому, с кем ты встречался в последние дни перед смертью жены и сына, — Грейнджер снова взяла себя в руки. — Назови мне имена, а я приглашу всех этих людей в Мэнор, чтобы побеседовать с ними.
— Я встречался с Пэнс и Тео буквально накануне всего этого, виделся с Дафной, с Голдстейном и его женой, — Драко перечислял имена, загибая пальцы на руках. — Кажется, встречался ещё с Терри Бутом и…
Он замолчал и тут же посмотрел на Грейнджер, но не решался снова заговорить.
— С кем ещё, Малфой?
— С Грэхэмом, — совсем тихо ответил парень.
— Думаю, что на сегодня достаточно, — выпалила девушка и встала со своего места. — Продолжим завтра.
Пока сознание пыталось отыскать в голове любое напоминание о том, что Малфой может быть хорошим, то сам Драко напоминал о том, кем он являлся. Только-только в ней зарождалось хоть капля человечности и какого-то сопереживания к человеку, что ломал её раз за разом, как он снова наносил удар. Возможно, что это было неосознанно, но от этого легче не становилось.
Она боялась, что рядом с ним сможет засомневаться в правильности своих действий, но Малфой не давал ей этого сделать. Он не давал ей расслабиться, точно попадая в цель.
— Гермиона! — парень окликнул её, когда она оказалась у двери. — Не встречайся с ним, не нужно.
— Это моя работа, — сдерживая дрожь в голосе ответила Грейнджер.
— Не нужно, — она услышала, как он приближается к ней. — Давай сделаем так, чтобы из нас двоих хоть кто-то страдал меньше.
Слёзы снова выступили из карих глаз, а шрам на боку начал больно жечь. Она ждала, пока Малфой прикоснётся к ней, чтобы её накрыло с головой, но он остановился в шаге от неё. Гермиона чувствовала исходящий от него запах алкоголя и горячее дыхание, которое обжигало шею.
— Я не прикоснусь к тебе, не бойся.
— Проспись, Малфой.
— Я помню, что ты не терпишь чужих прикосновений.
Она захлопнула дверь за собой, слыша, как возмущаются живые портреты на стенах, но ей было плевать.
Все её действия имели последствия, но с этим ничего нельзя было поделать. Так было всегда, и оставалось лишь снова убегать, только теперь от самой себя.
========== Глава 17 ==========
Комментарий к Глава 17
Вот и долгожданное продолжение.
Мои милые читатели, я сейчас переживаю не самые лучшие времена, и поэтому не могу ручаться за стабильность выхода глав.
Я не хочу задевать и поднимать какие-то политические вопросы. Мне всегда удавалось оставаться аполитичной и никогда не проецировать внешние факторы на творчество, но сейчас ситуация сложилась не самая приятная.
Единственное, что я хочу сказать – это то, что я проживаю на юге Украины, и причины задержки глав, я думаю, что вам понятны.
Берегите себя и своих близких. ❤️
Любовь болезненна, бессмысленна и её значение переоценивают.
Июль, 2008.
Она постукивала ногтями по поверхности кофейного столика, выводя ручкой в правой руке одно и то же слово на чистой странице своего блокнота. Малфой отсыпался после того, как опустошил несколько бутылок крепкого огневиски, миссис Малфой была в библиотеке, а Гермиона сидела в гостиной, ожидая первого гостя — первого человека, которого ей стоило допросить в качестве адвоката Драко.
— Мисс желает что-то ещё? — перед ней появился домовой эльф. — Может быть, мисс хочет медового печенья?
— Нет, спасибо, — ответила Гермиона.
Домовик исчез, забрав со стола пустую чашку, а девушка снова принялась выводить буквы в блокноте. Сегодня ей предстояло встретиться с Теодором Ноттом — близким другом Малфоя, супругом Пэнси Паркинсон и тем человеком, с которым у неё никогда не получалось найти общий язык.