Он когда-то задавал уже этот вопрос. Гермиона отвернулась и закрыла глаза, вспоминая все те разы, что бесконтрольно всплывали в мыслях. Это было таким обыденным делом, что она не всегда содрогалась, когда снова начинала прокручивать в голове все моменты, когда Малфой причинял ей боль. Весь её мир был в трещинах с оттенками серых глаз, а все её шрамы носили его имя. Сколько бы людей не было замешано в этой гнусной и омерзительно истории, но и Малфой отыграл там далеко не последнюю роль.
Всё началось с безобидной невзаимности, а закончилось жестоким убийством, за которое он получил всего лишь два года, после чего женился и стал жить обычной жизнью. Гермиона не винила его в том, что он стал счастливым, не винила в том, что страдала эти десять лет и не смогла отпустить. Она винила его в том, что он был ключевым человеком из тех, кто подвёл её к бездонной пропасти.
Он подтолкнул — не со всей силы, но вот она не смогла удержаться и полетела вниз, и этот полёт длился все эти годы. Вот за это Гермиона мстила — за то, что он не подал руку, что не позвал хоть кого-то, чтобы её оттянули от края.
— Я не знаю, — прошептала девушка. — Я так отчаянно хочу ненавидеть его, но стоит мне оказаться рядом с ним, как всё, что я чувствую — это удушье. Я так сильно его винила в том, что именно он превратил мою жизнь в сущий кошмар, но не могу снова это почувствовать, когда он говорит со мной.
— Ты же знаешь, что это такое…
— Так не должно быть! — она расплакалась. — Блейз, почему всё так? Это проклятье, да? Это херово проклятье, от которого мне никогда не отделаться?! Почему я не могу избавиться от этой зависимости? Почему продолжаю бежать за человеком, который вырывает мне крылья?
— Единственное проклятье, от которого так никто и не нашёл лекарства — это любовь, Грейнджер.
— Это не любовь! Не любовь!
— Это она, — Забини прижал к себе девушку, поглаживая её по волосам. — В твоём случае — это адская смесь, которая убивает тебя.
В голове обрывались все мысли, все планы и сгорали все нити. Гермиона просто не понимала, что делать дальше — она зашла уже слишком далеко, и пути назад не было, как бы она себя в обратном не убеждала. Чтобы она для себя не решила — это всё будет иметь плачевные последствия, превратит в пепел чьи-то сердца. Её один большой план не имел ни одного исхода, где бы все были счастливы.
Почему шрамы не начинали болеть, когда она так отчаянно в этом нуждалась? Почему тело не напоминало о боли в тот момент, пока сердце начинало брать верх над разумом?
— Помнишь, как я говорила, что схожу с ума? — Гермиона посмотрела на Блейза. — Я всё-таки сошла с ума — это случилось, и у этого такие плачевные последствия.
— В любви всегда есть немного безумия, но и в безумии всегда есть немного разума. Ты — сильная, Гермиона, чтобы ты там сама о себе не думала. Просто поговори сама с собой.
— Давай немного прогуляемся по саду? Поделимся секретами?
— Я всегда «за», — Блейз протянул ей руку. — Я не буду тебе говорить, что всё будет хорошо.
— И не нужно, — она взяла его под руку.
Величественный прекрасный сад Мэнора мог отвлечь любую израненную душу. Гермиона и Блейз направились в глубь сада — каких цветов там только не было. Садовники и эльфы явно постарались на славу. Невозможно было вообразить, что нечто невероятное может быть в этих хмурых и отдалённых владениях. Цветы по обе сторону широкой дорожки сменялись деревьями. От обыкновенных дубов и гвоздик до таких растений, названий которых толком никто не знал. Впрочем, эти растения привлекали своей нежностью, изяществом и одновременно силой, яркостью. А при любовании цветком знать его название совсем не обязательно. Во всяком случае Грейнджер смогла оторваться от монолога собственной души, прикасаясь пальцами к нежным лепесткам цветущих растений.
Это было так странно — она была спокойна, как много-много лет назад. И это спокойствие нашло её в Мэноре — в том месте, что было камерой её кошмаров, что пугало и так часто являлось в ужасных снах. Это было так неправильно и так легко.
— У меня был психолог, — Грейнджер сорвала небольшой цветок. — Скарлетт была тем человеком, к которому я неосознанно бежала, когда чувствовала, как безумие вырывается из закрытой комнаты. Я убеждала себя в том, что это только ради рецепта на антидепрессанты и успокоительные, но нет, — она запнулась и остановилась на месте. — Я ведь говорила тебе правду, когда сказала, что я — убийца. Я убила человека, и я просто провалилась в беспамятство и постоянные кошмары.
— И ты ей рассказала об этом?
— А потом стёрла ей память, — Гермиона выкинула цветок, который очень быстро завял в её руках. — Я неосознанно вывалила на неё такой груз, я напугала её, а потом не придумала ничего лучше, чем просто применить Обливиэйт. Она ведь не заслуживала этого.
— Где сейчас эта девушка?
— В Святого Мунго. Собственно из этого и началось моё увлекательное приключение. Хотя нет, оно началось раньше.
— Ты была у неё?
— Да, — они снова продолжили идти по дорожке. — Но я начала это рассказывать с другой целью. Ты понимаешь, что я убила человека? Ни одного, и не двух. Гораздо больше, Блейз.
— Ты мне не поверишь, если я скажу, что удивлён, — Забини выдохнул. — Прости, Гермиона, но я — не Поттер, не Уизли и никто из тех твоих друзей, что верят в твою доброту. Я помню тебя, когда ты провожала меня, я помню тебя, когда ты стояла на краю Астрономической башни. Из каждой ситуации есть, как минимум, три выхода, и твоя ситуация не была исключением. Первый — ты бы просто сиганула вниз с башни, и ты пыталась, но я тебе не позволил, — парень загнул палец на левой руке. — Второй — ты приняла бы и отпустила всё это. Возможно, что даже рассказала бы своим друзьям о том, что с тобой случилось, смогла бы жить нормальной жизнью, но ты отказалась от этого. И третий — ты бы жила с этими сжигающими чувствами, которые с каждым годом только становились бы сильнее. Думаю, что ответ очевиден, какой из предложенных вариантов выбрала ты.
— Во всём этом я не услышала, что я должна была стать потрошителем, — фыркнула Гермиона. — Кажется, ты что-то упустил.
— Всё то, что ты не смогла отпустить и привело тебя к безумию, как ты сама выразилась. А безумие у каждого протекает по-разному.
— И ты так спокойно об этом говоришь, Блейз? Словно я тебе рассказываю о том, что украла конфету в магазине.
— А что ты хочешь услышать? — он остановился и посмотрел на неё. — Что? Что мне неприятно с тобой рядом находиться? Или, возможно, я должен тебе сказать, что ты ужасный человек? Ты сама всё это понимаешь — ты безумна, но не глупа. Или ты надеешься, что я отвернусь от тебя только потому что ты — пороховая бочка? А смысл в этом? Я только ускорю процесс, а я не теряю надежды, что тебе можно помочь.
Нет, это не тот Блейз, который был на Астрономической башне. Этот Блейз был взрослым, он прошёл свой путь, он смог выстоять против урагана своей души и боли. Он был сломанным, но нашёл выход.
— Они были живыми людьми, и они были невиновными.
— Зачем же ты жалуешься, что горишь в аду, если сама продолжаешь танцевать там с дьяволом, моя дорогая?
Она не стала ничего отвечать, а лишь задумалась о том, как бы выглядел этот разговор с Гарри. Она соскучилась по своему лучшему другу, прокручивая раз за разом их последние встречи у себя в голове.
Ей бы сейчас сидеть где-то в ресторане или в баре, но она снова пришла в хорошо знакомую квартиру к Скарлетт. Очередное дело не принесло должного облегчения, а победа не была столь сладкой на вкус. Для Грейнджер каждое новое дело было всё преснее и скучнее, будто бы преступники изжили всю свою изобретательность, а каждое судебное заседание больше походило на повторение предыдущего. Возможно, ей нужно был отпуск, а возможно, что ей просто было неинтересно.
— Мне кажется, что я бы могла продавать сценарии убийств за хорошие деньги, — она сняла туфли и отшвырнула их в сторону, по Питерс наблюдала за каждым её движением. — Все становятся настолько предсказуемыми, что аж тошно.