Иногда мне хочется быть морем, в котором ты бы наконец-то захлебнулся, но нет же. Я всё равно брошусь тебя спасать, я же знаю себя. Я уже проверила это, и эксперимент с треском провалился. Ты превратил мою любовь в груду ненужных чувств, которые со временем начали ломать меня изнутри. Ты превратил меня в самую худшую версию меня, но мне это так долго нравилось, пока я не преступила все дозволенные небом границы.
Я была предана тебе, и предана тобой же в ответ. Как оказалось, у тебя нет сердца, а я чуть было не вручила тебе своё. Хотя нет, постой… Я всё-таки вручила тебе своё, а ты начал медленно вонзать в него острые иголки. Не наша любовь была неправильной и жестокой, а мы.
Поверь, я ударила тебя в ответ, и ты уже чувствуешь эту боль, но дальше будет только хуже.
Мы храним секреты друг от друга, и они очень страшные.
Гермиона Джин Грейнджер.
— Мне плевать на все секреты, Грейнджер, — он втянул носом исходящий от письма аромат. — Ты — мой самый большой и желанный секрет.
Казалось, что он был самым счастливым человеком. Как собачонка, которой бросили косточку.
Jens Kuross — Spiraling
Он вскрыл письмо от Поттера, быстро пробежавшись серыми глазами по ровным и аккуратным строчкам.
Я знаю, что она тебе написала, Малфой. И это было её последнее письмо.
Пока я тебе это пишу, она лежит без сознания. Ты больше никогда не увидишь «ту Гермиону Джин Грейнджер», которую бесконечное количество раз унижал и ломал. Я ненавижу тебя за неё так же сильно, как она думала, что ненавидит тебя.
К сожалению, моя лучшая подруга любила тебя. Я считаю, что это была её самая большая беда и ошибка в жизни, потому что все её раны начинались с тебя. Мне глубоко плевать на то, что ты там ей наговорил во время вашей последней встречи. И на то, что ты писал в письмах, мне тоже всё равно. Я — не она, я в это не верю.
Отныне «той» Гермионы больше нет. Я применил на ней Обливиэйт, о чём она сама меня и попросила. В её новой жизни больше нет места для тебя и этой уничтожающей любви. Если ты хочешь меня убедить в том, что хоть малая часть из того, что ты ей написал — это правда, то не пытайся снова появиться в её жизни.
Не думай, что я преувеличиваю, Малфой. Я убью тебя за неё.
Гарри Поттер.
Письмо Поттера упало к его ногам.
michael schulte — falling apart
Так быстро безумие не проходит, а он и не готов от него отказываться. Нет.
И от неё тоже не готов.
Неужели его безумие так велико, что он готов снова ранить её? Малфой не знал. Огромное количество голосов кричали в его голове, споря между собой. Они перекрикивали друг друга, но никакого верного ответа не было, а самым громким криком был её.
Гермиона Грейнджер лежит посреди гостиной Малфой-Мэнора, пока над ней нависала безумная Беллатриса Лестрейндж с окровавленным кинжалов руках. Гриффиндорка отдавала величественному поместью свою любовь, что раньше была в её жилах, а Белла заражала её безумием.
А у камина стоял Малфой-младший, душа и сознание которого раскалывались. В нём снова родилась новая личность. Ещё одна. Та, которая запомнила, как пытали её — его самую большую любовь.
Кто из вас не без греха, первый брось камень в грешника. Не говорите, что никогда не чувствовали, как безумие подступалось к вашему сознанию. Просто кому-то повезло больше, а кому-то меньше. А таким, как Малфой и Грейнджер, не повезло совсем. Так что же удивительного в том, что два безумца нашли друг друга?
Да, это их судьба, как бы они от неё не бежали.
========== Дополнительная глава (от лица Гарри) ==========
Эта глава не имеет какой-то привязки к определённым главам, потому что писалась с целью объяснить ход мыслей Гарри Поттера.
В основном повествовании этот персонаж играет огромную роль в жизни Гермионы Грейнджер, но некоторые его решения могли показаться вам слишком противоречивыми, но только потому что мы всю историю видим лишь глазами главной героини.
Эта глава будет немного отличаться от остальных своим стилем, но только потому что она о Гарри Поттере.
О том человеке, который обещал всегда быть рядом с ней. И он всегда рядом.
bruno mars — talking to the moon
Я в который раз сорвался на неё, но только потому что хочу докричаться до неё. Мне невыносимо больно смотреть на то, как она сгорает заживо, как на бешеной скорости летит вниз, но там нет дна. Мы знакомы с ней не первый год, и Гермиона — неотъемлемая часть моей жизни. Иногда мне просто кажется, что если бы у меня не было такой подруги, то и я был бы совершенно другим человеком. Она слышит лишь то, что я говорю ей «уходи», пропуская всё остальное. Пропуская целые речи о том, что я всегда буду рядом и всегда протяну ей руку.
В моей жизни слишком много людей, некоторых я даже знаю по имени, а некоторых не могу запомнить в лицо. Но у меня почти нет друзей, и я не готов размениваться теми, кто со мной с самого начала. Да и вообще у меня было мало таких людей, которых бы я мог занести в список «родные», а сейчас их вообще можно пересчитать на пальцах одной руки. И мне очень жаль, что Гермиона думает, что я могу её оттуда вычеркнуть.
Да, я сказал ей о том, что если мне понадобится её возненавидеть для её же безопасности, то я сделаю это без раздумий. И опять-таки, она услышала слово «возненавидеть», а я ещё сказал «твоя безопасность». Самое сложное искусство — это разговор с тем, кого любишь.
А может дело в том, что она — девушка.
— Что-то случилось? — Флёр снова подошла из-за спины, хотя знает, что я не могу этого терпеть. — Ты весь вечер молчишь.
— Нет, — я конечно же солгал. — Просто устал на работе.
Она — особенная, и за это я полюбил её. Флёр забывает о многих моих привычках, иногда может до возмущения быть раздражающей, но это то, что я в ней люблю. Её непосредственность, лёгкость и улыбка — за это можно простить всё остальное. Но есть то, чего мне в ней не хватает — это родство душ. Любви не всегда достаточно, чтобы провести с человеком всю оставшуюся жизнь. Порой мне кажется, что я занимаюсь каким-то самообманом, а в придачу, обманываю и Флёр.
Я как-то услышал, что мы часто выбираем себе вторых половинок, похожих на наших родителей. И временами, я нахожу схожесть в Лаванде с Молли Уизли, но на кого похожа Флёр? Я не знал своей матери, и довольно долго был один, а потом появилась Флёр с охапкой документов на пороге моего кабинета. Можно было бы сказать, что мне повезло, и я лишь руководствовался своим сердцем, не оглядываясь на вкусные мамины пироги, но нет. У меня был идеал женщины, и это была даже не мать Рона, которая относилась ко мне, как к сыну.
Моим идеалом была Гермиона. Нет, я никогда не испытывал к ней какой-то физической тяги или чувств, что зачастую чувствуют представители противоположных сторон. Мои чувства к этой девушке были самыми светлыми и искренними, но заканчивались в пределах дружбы. Хотя нет, границ моих чувств к ней не было, но это никогда не было «той» любовью, о которых Флёр читала в своих книгах. Мне сложно это объяснить, но думаю, что тот, у кого была настоящая подруга, меня понимает.
Я всегда был готов абсолютно на всё ради Гермионы, потому что ближе неё у меня никого не было. Дамблдор как-то посчитал, что мы могли бы быть с ней хорошей парой, а я лишь рассмеялся в ответ. Мы бы не ужились с ней под одной крышей, если чисто в теории предположить, что между нами что-то могло быть. Как друзья, хоть всю жизнь прожили бы вместе (хотя тут всё же закрадываются сомнения), а вот как пара — это точно не наш случай.
У них могли бы с Роном получится какие-то отношения, потому что они были разными. Да, возможно бы Рон был немного в её тени, но такой вид отношений был допустим, а между нами ничего такого не могло быть, потому что мы слишком похожи. Иногда даже казалось, что мы кровные родственники, но родство душ и сердец — это гораздо сильнее простых кровных уз.
Мы чувствовали друг друга, понимали с полуслова, видели глаза друг друга среди тысяч людей. Мы всегда были с ней родными людьми — мы были семьёй, и так будет всегда. И дело не только в том, что я ей пообещал, тут всё гораздо сложнее, и не поддается объяснениям. Но тот, кто чувствовал нечто подобное, обязательно поймёт меня и к чему я веду.