lewis capaldi — before you go
Она думает, что я злюсь, и она права. Я очень зол, но совсем не на неё, а на её решение. Гермиона смотрит на меня своими карими глазами, а всё, что я вижу — это тлеющую в ней боль. Я ненавижу её за то, что она снова приняла решение сама, за то, что снова позволила себе оказаться в этом доме. Мне хочется стереть его с лица земли, чтобы ей больше никогда не пришлось видеть эти мерзкие стены, чтобы её прошлое не рвалось наружу, раз за разом толкая в спину.
Я злюсь за то, что она отказывается от возможности жить нормально. Она утверждала, что смогла начать новую главу своей жизни там, в Америке, но теперь я понимаю, что она лгала мне. Гермиона продолжала жить, пока внутри неё разрасталась ненависть к Малфою до вселенских масштабов — она пожирает всё на своём пути, даже её саму.
Сказать, что я был ошарашен её признанием в убийстве Гранта? Да, я был, но не так долго, как могло бы показаться, потому что очень быстро я снова переключился на Гермиону. Что должно быть внутри человека, чтобы он решился на такой поступок? Какие разрушения там остались от души, чтобы идти по головам к своей цели? Должен ли я был задуматься о том, что она способна на большее? Определённо, да. И я задумался, и картинки, которые родились в моих мыслях, они ужасали, поэтому я затолкал их куда поглубже.
Я понимал, что мне просто нельзя оставлять её тут, но я был ей сейчас не нужен. Гермиона не относилась к той категории людей, что могли с лёгкостью попросить о помощи, а поэтому если я стану ей навязываться, то это закончится намного хуже. И теперь дело было не только в том, насколько рана внутри глубока, но и в том, насколько эта рана заставляла её вставать на ноги, чтобы дать обидчику сдачи. Я чувствовал, что от неё исходили волны опасности — она внушала страх.
И, возможно, мне показалось, но в её карих глазах был какой-то новый блеск. Я когда-то такой уже в ней видел, но старался не думать об этом, и вот теперь опять. Он мне незнаком, но это ни к добру.
james arthur — impossible
У вас когда-то было желание обнять человека? Не просто заключить в лёгкие объятия, а так, чтобы просто разом забрать всю его боль себе? Я так обнимал её каждый раз, потому что неосознанно чувствовал свою вину за её слезы. Будь то выговор от Снейпа или плохой конец нового романа. Я настолько сильно чувствовал ответственность за неё, что корил себя за каждую её слезу. В какой-то степени это было глупо, но бо́льшая глупость заключалась в том, что у Гермионы были точно такие же чувства по отношению ко мне.
Она могла думать о себе в самую последнюю очередь, но никогда забывала обо мне. Знаете, она совсем не разбиралась в квиддиче, но каждый раз пыталась поддержать со мной разговор. Я видел, как Гермиона тяжело вздыхала, пытаясь хоть немного вникнуть во все мои новые тактики, но продолжала слушать. Это было ценно, и даже сейчас для меня это большая ценность. Меня никто и никогда так внимательно не слушал, как она.
И мне очень больно будет, если вы просто услышали о том, что она могла со мной говорить обо всём, потому что говорилось совсем о другом.
Так вот. Я чувствовал вину за малейшую слезу на её лице, а что должно было со мной случиться, когда она сидела передо мной на полу, положа голову мне на колени, рассказывая о своём прошлом? Я называл себя её лучшим другом, но пропустил всё, я просто не увидел этого. Или видел, но хотел считать, что мне просто показалось? Мне была неприятна одна только мысль о том, что кто-то может причинить ей боль. Я злился на книги с плохим концом за то, что она расстраивалась из-за них. Мне так хотелось верить в то, что её жизнь безоблачна, что я закрыл глаза — я не увидел, как искры карих глаз потухли.
Гермиона кричала о своей боли, что так и не угасла после стольких лет, а я слушал и не мог поверить. Мне захотелось снова обнять её, чтобы отобрать эту боль, чтобы исцелить все её раны, будто бы это вообще было возможно, но она оттолкнула меня. Её чувства сдирали с неё кожу и каждое прикосновение приравнивалось к смерти. Она плакала, падала на пол, зарываясь руками в волосы, а я не мог ничего сделать.
Она лгала мне, а я упрекал её за это. А как оказалось, я упрекал её в любви ко мне, потому что Гермиона снова пыталась меня оградить от своей боли. Ею невозможно было не восхищаться, и я мог бы понять Малфоя — за что он влюбился в неё, но я не понимал её. Внутри меня что-то с треском разлетелось. Похоже, что это был вакуум, в котором я жил все эти годы. Мне так сильно хотелось верить в то, что с ней всё хорошо, что я закрывал глаза на очевидные вещи.
Когда любишь человека, то принимаешь все его минусы, как самые большие плюсы. Наша дружба с Гермионой никогда не была исключением. Она могла бы вам рассказать о том, насколько я благородный, добрый, справедливый и честный. Но она никогда бы не рассказала о моей вспыльчивости, агрессии, нерешительности и ещё многих пороках, потому что эта девушка принимала меня полностью. Она была предана нашей дружбе, она была предана мне — это было полностью взаимно. Я тот, кто я есть, только благодаря ей.
Я смог пережить Войну, потому что со мной была Гермиона рядом. Я смог стать главным аврором, потому что у меня была её поддержка. Всё, что было у меня — это только благодаря тому, что у меня был человек, который всегда верил в меня, поддерживал и мог поговорить со мной по душам. Я сейчас не приуменьшаю значимость Рона или Флёр, но это совсем другое. Можно сказать, что с Гермионой у нас «другой вид» дружбы. Такой встречается раз на миллион — это большая редкость и невероятная ценность.
ALEKSEEV — Forever
— Не говори мне, что ты устал на работе, — Флёр взяла меня за руку. — Я же вижу, что тебя что-то тревожит.
— Я очень виноват перед одним человеком, — мне было просто больно вслух выговаривать её имя. — Она не заслуживала этого… Ничего из того, что пережила, а я был так слеп.
— Она тебя обвинила в чём-то?
— Нет! Конечно нет. Она никогда меня ни в чём не обвиняла. Она слишком добра ко мне, да и не только.
— Тогда тебе не стоит накручивать себя, — Флёр посмотрела мне в глаза, но не улыбнулась. — Ты нужен ей. Она не нуждается в том, чтобы ты себя в чём-то винил, Гарри. Если ты хочешь помочь Гермионе, то должен быть рядом с ней, а не сидеть тут и взваливать на себя все камни из прошлого.
Я знал, что она откажется от этой помощи. После нашего последнего разговора казалось, что время нужно было даже мне.
Когда разговор касался Гермионы, то не могло быть и речи о том, чтобы я выступил против неё. Я был готов поддержать этого человека во всём. До нашего разговора я так думал, а теперь в моей голове начиналась самая настоящая гражданская война из доводов здравого рассудка и аргументов сердца. Они так самоотверженно воевали между собой, что я старался не вмешиваться в это.
Можно было бы поставить ставку. Я бы отдал всё, поставив на сердце. Рассудок всегда проигрывал, когда дело доходило до моей дружбы с Гермионой.
rita ora — poison (slowed+reverb)
Рассказывать о прошлом я не стану. Потому что нечего рассказывать — я просто дружил с ней, не чаял души в этой дружбе. Каждое воспоминание о прошлом теперь меня отравляло, потому что я понимал, насколько слеп был. Я видел, но не замечал. Мне так хотелось верить в её образ, отчасти придуманный в моей голове, что я не решался снять очки. Без очков мир был хуже, как в реальности, так и в мыслях.
Но знаешь, что я знал всегда? То, что Гермиона может ударить в ответ, но вот не задумывался как сильно. Будь то противные дьявольские силки или человек, который причинил столько боли. Её сила духа была, как у истинной гриффиндорки, это восхищало, но на самом деле, должно было пугать.
Мы не можем встать на место другого человека.
Я не могу встать на место Гермионы, как бы мне не хотелось забрать всю её боль, подарить шанс на нормальную жизнь. Почувствовать её жизнь её же сердцем. Узнать, как закончилась её первая любовь и какой была последняя. Хотя тут всё понятно — она была у неё единственной, и такой, которую она не заслуживала. Мне хотелось бы понять мотивы, слова, поступки. Испытать её боль от потерь, и оставить ей только счастье от улыбки. Я был готов на всё ради неё.