Она бы никогда не позволила себе так меня назвать. Она бы обязательно сказала, что я — её лучший друг, самый светлый человек в её жизни, но только не эгоист. Но я был именно таким, потому что не представлял, что когда-то придётся справляться одному. Гермиона всегда верила в меня, в мою правду, в мои начинания. Лишиться её — это как лишиться части себя.
Просто представьте себе. У вас нет родителей, у вас вообще нет семьи, вы не такой как все остальные, и наконец-то обретаете человека, протянувшего тебе руку. Этот человек всегда рядом, готов прийти на помощь, стать твоим лучом в полном мраке. Представили? Конечно нет. Для вас это просто слова, а я знаю, каково это. И никакие обстоятельства меня уже не заставят отказаться от этого человека.
Если нужно, я перестану быть героем для всех, но стану героем для неё.
Мне нечего терять, кроме неё.
— Всё будет хорошо, — я говорил это ей, но убеждал себя. — Я подарю тебе жизнь, которую ты действительно заслуживаешь. Без всего этого кошмара, без этого прошлого. Это не твоё, Гермиона.
В моём кабинете давно уже были флакончики с новыми и правильными воспоминаниями для неё. Мне плевать на то, что это неправильно, и так счастья не достигнуть — для неё я это сделаю. Я хочу видеть улыбку на её лице, слышать её звонкий смех и чувствовать тепло её объятий. Я хочу счастливой жизни для своего самого близкого в мире человека. Я прошу не так много — я прошу вместо неё.
alex hepburn — under (lyrics)
Продолжительность человеческой жизни против Вселенной — это ничто. Как бы долго человек не прожил, он лишь маленькая пылинка на просторах огромной Вселенной. Возможно, что то, что я полукровка и знаком с миром маглов намного лучше некоторых волшебников, позволяет мне сейчас так философствовать, но вы ведь не станете спорить с этими истинами?
Память — это самое дорогое, что у нас есть. Как часто мы слышали рассказы людей постарше о том «как было раньше». В наших ментальных лабиринтах сознания хранится абсолютно всё, с первого и до последнего вздоха. Я пару раз видел людей, которые лишились этой самой памяти, и это пугает. Я всерьёз задумывался над тем, что Обливиэйт — это заклинание куда хуже, чем Непростительные. Ты одним заклинанием можешь просто лишить человека жизни — оставить его без воспоминаний, без прошлого, сделать из него пустой лист, где нет ничего.
А ведь человек когда-то любил, во что-то верил, надеялся и ждал. У него безусловно были счастливые моменты, которые он всячески оберегал в своей голове, заглядывая под хрустальный колпак очень редко, чтобы ничего случайно не разбить. Возможно, что в его жизни хватало и дерьма, но раз он всё ещё не применил к себе чары забвения, то значит, дерьма было не так уж и много.
— Она умирает, — Забини снова оторвал меня от размышлений. — Ты же видишь, что с ней происходит! Сколько она так ещё просидит в своём кресле? День-два? Или будет так сидеть годами? Не думаю, что такой жизни ты хотел бы для неё.
Её дружба с Забини не стала для меня открытием. Я замечал, что они пересекались в Хогвартсе, но я никогда не влазил в её личные дела. Если она решила, что этот человек достоин её внимания, то какое я имел право высказывать своё мнение? Я был спокоен, зная, что Гермиона не разбрасывается своей дружбой направо и налево.
Но я даже не догадывался, какая гнилая почва у этой дружбы. Я о том, на почве чего эти двое сошлись, и опять во мне проснулось тяжёлое чувство вины. Два очень несчастных человека нашли утешение в горе друг друга, а я оставался где-то рядом, не замечая очевидных вещей.
— Я не могу лишить её памяти просто так, потому что нам так захотелось, — я придерживался этого мнения вопреки желанию помочь Гермионе. — Пока она сама меня не попросит об этом, я даже не подумаю.
— Я не понимаю тебя, Поттер.
— Неужели?
Конечно он понимал.
Больше эта тема не поднималась. Забини проводил с Гермионой весь день, пока я был на работе, а вечером мы менялись. Мне было не по себе снова возвращаться в её комнату и видеть всё те же тусклые карие глаза. Моя собственная жизнь уже давно перестала быть интересной мне, я лишь жил от ночи до ночи, которые проводил с ней в надежде, что Гермиона заговорит со мной однажды.
tom odell — can’t pretend
Я начал плохо спать. Мне начали сниться кошмары, которых много лет уже не было. Даже Флёр заметила, что я выгляжу уставшим. А в голове рождалось всё больше тревожных мыслей. Дни молчания растянулись в недели, и я боялся, что просто теряю Гермиону и снова ничего не делаю.
Бумаг на моём столе становилось всё больше, а трудоспособность становилась всё меньше. Это как наблюдать за тем, как умирает близкий человек. Это как безнадёжные случаи, когда пациенты впадают в кому, и ты просто ничего не можешь сделать. Я частенько поглядывал на флакончики с приготовленными воспоминаниями, но потом напоминал себе о том, что Гермиона ещё жива.
Я не могу без её согласия просто лишить её всего.
Она столько лет боролась, столько лет шла напролом, и она несла за собой этот мешок со всем гнусным прошлым. Кто я такой, чтобы думать сейчас, что у неё не получится? Я просто не имею права думать так о ней, недооценивать её силу. Она уже доказала всему миру, что способна на многое.
— Мистер Поттер, к Вам мистер Малфой, — я кажется забыл даже имя своей помощницы из-за постоянного чувства тревоги. — Можно?
— Да.
Я знал, что он ищет её. Сейчас я ненавидел его не меньше Гермионы, полностью разделяя все её сжигающие чувства к этому человеку. Он приложил не мало своих усилий, чтобы сломать её.
— Чего тебе? — я даже не дал ему поздороваться. — Наслаждаешься свободой?
— Мне нужна Гермиона, — он выглядел плохо. — Она просто исчезла, а мне нужно с ней поговорить. Я подумал, что ты можешь знать, где она.
Я был преступником.
С того самого момента, как я понял, насколько опасна Гермиона, я стал соучастником её преступления, но не жалел об этом. Знаете, когда на одну чашу весов встаёт дружба с ней, то на вторую я просто не смотрю. Я не думал уже о своей карьере в Аврорате, не думал о возможном будущем с Флёр, не думал о своём доме, который мне остался от Сириуса. Я думал только о том, как загорожу её от всего ополчившегося мира своей спиной.
Если людям так хотелось видеть преступника, искать виноватого, то пусть кидаются на меня, как свора голодных собак. Оправдывал ли я смерть Астории и Скорпиуса? Был ли виноват Грант? Нет. Они были невиновными людьми, а мальчик был всего лишь ребёнком. Такое нельзя было оправдывать, но я был готов задать ответный вопрос.
А в чём была виновата Гермиона? Чем она заслужила то, что пережила? Чем заслужили смерть её родители?
Вы можете назвать меня циником, ваше право. Но, кажется, я переквалифицировался из аврора в адвоката. Можете называть меня адвокатом дьявола, но тогда вам стоит изучить дело самого дьявола.
Тут нельзя было обойтись без жертв, увы. Я смотрел на Малфоя и с каждой минутой всё больше понимал её желание мести, потому что оно зарождалось во мне. Могу поклясться, что видел в глазах Драко отражение сломленной Гермионы, потому что он сделал в ней первый надлом. Мне был противен этот человек.
— Пошёл вон! — я давно не слышал столько злости в своём же голосе. — Пошёл вон отсюда!
Если понадобится, то я убью его. Если это поможет её спасти, то мне всё равно на его жизнь.
natasha blume — black sea
Её сломали очень красиво.
Но только я видел в этом смертоносную красоту. Я держал её на руках, пока она продолжала плакать. Я был готов вырвать своё сердце и вручить ей, что угодно, только бы она снова могла свободно дышать. Я прочитал ей это чёртово письмо, потому что она меня попросила, а я не мог отказать. Её сложно было назвать живой, но она всё равно продолжала говорить о Малфое, и о их любви.
— Я согласна на Обливиэйт, Гарри, — она смотрела на меня своими карими глазами, а у меня лёгкие сжались до предела, так я боялся и так ждал этих слов. — Я больше не смогу всё это выдержать. Ты знаешь, что мне нужно оставить, а что нужно стереть.