Я чувствовал, как с глаз сорвались слёзы. Это больно, что наша жизнь докатилась до такого момента, когда моя лучшая подруга просит меня о подобном. Это больно, что её жизнь превратилась в этот кошмар, из которого было не так много выходов: либо безумие, либо беспамятство. Но в этот раз я точно смогу её спасти.
— Всё будет хорошо, Гермиона…
На большее меня не хватило. Я не знал, что могу ещё сказать ей напоследок. Это прощание с «этой» Гермионой, но я не жалею, что знал её. Какой бы она не была, она остаётся моим самым близким человеком, и я готов прожить все свои жизни только при условии, что у меня будет моя Гермиона.
Пусть даже издалека. Я просто хочу видеть и знать, что она счастлива.
— Под матрасом лежит моё письмо. Отправь его, пока я буду без сознания.
Я знал, что это за письмо. Я уже читал его, но я отправлю, как она и попросила. Это её желание.
Рука дрогнула, когда волшебная палочка коснулась её виска. Мне казалось, что время просто остановилось, а её боль в какой-то степени начала растекаться по всей комнате. Я чувствовал холод по телу и видел её угасшие карие глаза. Они должны быть совсем не такими — её глаза должны быть, как горячий шоколад, как тёплая карамель.
Я постараюсь их снова вернуть.
— Обливиэйт…
Пусто стало не только в её голове, но и в моём сердце. Её глаза закрылись, а я расплакался. Громко и горько, как уже не плакал очень и очень давно. Какая-то часть меня навсегда умерла, но зато её сердце билось.
Я солгал ей, но она должна меня простить.
В её жизни больше никогда не будет боли. Не будет прошлого, которое будет ломать раз за разом. В её жизни никогда больше не будет Малфоя. В её жизни больше никогда не будет этого грешного Лондона с проклятой Эбби-Роуд.
В её жизни больше никогда не будет меня.
— Я просто хочу, чтобы ты знала: если для твоего спасения мне придётся тебя оттолкнуть, то я сделаю это без раздумий, — я когда-то уже это говорил ей, я не лукавил. — О своих чувствах я всегда буду думать в последнюю очередь, Гермиона.
Я не был готов отказаться от этой дружбы, но так было правильно. Я буду рад жить мыслью, что у неё всё хорошо. Мы с ней обязательно подружимся, но больше не будет в её жизни никакого прошлого. А я — часть этого прошлого, и так рисковать я больше не намерен.
Всё будет по-новому.
Её жизнь начнётся заново, и она будет счастливой. Я буду аврором её счастья.
У неё будет новая жизнь, новые воспоминания, новая любовь. Это будет новая история, и она обязана быть с хорошим концом.
dotan — numb
Пока я тебе это пишу, она лежит без сознания. Ты больше никогда не увидишь «ту Гермиону Джин Грейнджер», которую бесконечное количество раз унижал и ломал. Я ненавижу тебя за неё так же сильно, как она думала, что ненавидит тебя.
К сожалению, моя лучшая подруга любила тебя. Я считаю, что это была её самая большая беда и ошибка в жизни, потому что все её раны начинались с тебя. Мне глубоко плевать на то, что ты там ей наговорил во время вашей последней встречи. И на то, что ты писал в письмах, мне тоже всё равно. Я — не она, я в это не верю.
Отныне «той» Гермионы больше нет. Я применил на ней Обливиэйт, о чём она сама меня и попросила. В её новой жизни больше нет места для тебя и этой уничтожающей любви. Если ты хочешь меня убедить в том, что хоть малая часть из того, что ты ей написал — это правда, то не пытайся снова появиться в её жизни.
Не думай, что я преувеличиваю, Малфой. Я убью тебя за неё.
Гарри Поттер.
Мне нечего терять. Я не позволю сломать её ещё один раз.
Если бы мы все только знали, что у любого поступка есть свои последствия.
Мы тогда учились на пятом курсе. Я ненавидел травологию, но Гермиона частенько мне с ней помогала. Она вообще часто мне помогала разбираться с предметами, которые были мне неинтересны, а таких было большинство. И в один из вечеров, когда моя правая рука уже отваливалась от написания очередного конспекта, она нам рассказала кое-что интересное. Тогда я не нашёл это важным, а сейчас её голос колоколом отбивал у меня в голове.
— Вы ведь слышали об эффекте бабочки? — она обратилась ко мне и к Рону. — Если бабочка взмахнет крыльями в правильном месте и в правильное время, она может вызвать ураган за тысячи километров оттуда. Это теория хаоса. Но понимаете, теория хаоса посвящена не только хаосу. Это о том, как малюсенькое изменение в большой системе оказывает эффект на все вокруг. Теория хаоса. Звучит драматично, но это не так. Спросите у математиков. А лучше спросите у кого-то, кто попадал в ураган.
Если бы я только тогда услышал её.
Но теперь, кажется, бабочка снова взмахнула крыльями, а где-то начался ураган. Хаос был не за горами.
Очередной хаос.
Комментарий к Дополнительная глава (от лица Гарри)
Лично для меня это самая болезненная глава.
========== Глава 25 ==========
Прожить жизнь ещё раз невозможно.
Ноябрь, 2008.
Иногда звуки — как и боль — отступали, и оставалась только дымка.
Она помнила темноту: дымке предшествовала плотная темнота. Означает ли это, что состояние её улучшается? Она видела свет (пускай сквозь дымку), а свет — это хорошо. А во тьме были эти звуки? Бешеный стук сердца, хруст ломающихся костей и звон битого стекла. Она не знала ответов на эти вопросы. Есть ли смысл спрашивать? И на этот вопрос она не знала ответа, а ещё не понимала, у кого можно было бы спросить.
Боль помещалась глубже, под звуками. К востоку от солнца и к югу от её ушей. Вот и все, что ей было известно. Гермиона пыталась найти очаг всех этих чувств, чтобы наконец-то потушить их источник, но все поиски были безуспешными.
— Гермиона! — его руки коснулись её обнажённого плеча. — Проснись!
Время шло, и она усвоила, что боль периодически оставляла её, словно ненадолго уходила на обеденный перерыв. Когда она в самый первый раз вынырнула из непроглядной черноты, которая предшествовала дымке, к ней пришла мысль, не имевшая никакого отношения к её теперешнему положению. Гермиона подумала о том, что когда-то чувствовала подобную боль, но ведь нет. В её безоблачной жизни никогда такого не было, но ощущение того, что она с болью — старые друзья, больше не отпускало её.
— Воды? — Рольф протянул ей стакан. — Снова кошмары?
— Не уверена, — прохрипела девушка, сделав глоток холодной воды. — Это не кошмары… Я не совсем уверена в том, что это.
Грейнджер действительно было сложно объяснить, что заставляло её которую ночь подряд просыпаться, тяжело дыша и хватаясь руками за шею.
Это была просто темнота. За ней — боль и туман. А потом — осознание того, что боль хотя и не прекращается, зато время от времени как будто нехотя идёт на перемирие и прячется, и тогда наступает облегчение. Первое истинное воспоминание: она без конца бежит, а затем — насильственное возвращение в жизнь при виде туманного образа откуда-то издалека. Всё, за что могла уцепиться Гермиона — это силуэт в конце этой темноты, который каждый раз пытался протянуть к ней руки, но тщетно.
— Я рядом, — парень поцеловал её в лоб и забрал пустой стакан. — Ты всегда можешь со мной поговорить.
— Я знаю, — Гермиона прижалась к Рольфу, а сердцебиение начало понемногу приходить в норму. — Просто я не понимаю, почему меня так пугает простая темнота… Это не кошмар, но чувство страха буквально овладевает мною.
Рольф начал тихо напевать её любимую колыбельную, и девушка очень быстро снова провалилась в сон. Она так и не решилась сказать своему парню то, что так долго уже крутилось на языке, чтобы не пугать его.
Каждое новое возвращение в сон было новой пыткой для неё. Она не видела сновидений, но это больше всего и пугало. Грейнджер было бы куда проще, если бы незнакомый, но манящий силуэт наконец-то появился в свете, а она смогла бы понять, что тому нужно.
Боли и грозовой туче предшествовала мгла. Когда Гермиона проснулась снова, то Рольф мирно сопел, обняв девушку правой рукой. Она постаралась как можно быстрее привести дыхание в норму, и аккуратно выбраться из-под одеяла, чтобы не разбудить парня. Она не нуждалась в утешениях и холодной воде — это совсем не помогало. Глаза внезапно защипало от слёз, когда Грейнджер коснулась ногами холодного паркетного пола. Ей пришлось больно прикусить язык, чтобы не всхлипнуть.