Всего на миг ей показалось, что она узнала этот почерк и когда-то уже его видела, но тут же это ощущение ускользнуло между пальцами. Это чувство посещало её довольно часто в последнее время. Что бы Гермиона не делала или не увидела, то не могла отделаться от чувства дежавю — с ней всё это было, она всё это чувствовала и слышала. И даже сейчас, держа в руках обычное письмо, которое высмеивала минутой ранее, Гермиона была уверена в том, что не только получала письма раньше, но и сама их писала.
Она инстинктивно запрятала конверт во внутренний карман пиджака, когда услышала, как дверь кабинета Рольфа открывается.
— Кто-то приходил?
— Да, арендаторы заглядывали. Интересовались, не хотим ли мы дом сдать на период праздников.
— Что они забыли в нашем районе? — он вскинул бровь и недоверчиво посмотрел на свою девушку.
— Вот и я об этом у них спросила. О чём товарищ пишет?
— Да так, обо всём понемногу.
Сколько уже лжи между ними накопилось за всё это время? Гермиона была уверена в том, что они оба копали своими лопатами глубокую пропасть — каждый со своей стороны. Она отлично различала тембр голоса Рольфа, когда тот начинал придумывать что-то на ходу, уворачивался от неловких вопросов и выдавал какие-то нелепые отмазки. Она видела все микроизменения в его жестах, улавливала почти неслышимую дрожь голоса и фальшивый блеск в глазах.
Гермиона сомневалась не только в словах своего избранника, но и во всей жизни, что отдавала какой-то горечью на языке.
Всё было ненастоящим, но она не могла объяснить этого, пусть и пыталась найти хоть какие-то ответы. Порой Гермиона закрывалась в ванной, долго обдумывая очередной прожитый день, зарывалась в своих волосах и приходила только к одному-единственному рациональному решению.
Она просто сходила с ума. Её настигало безумие, хоть и его причины были непонятны.
— Может, пригласишь его к нам на ужин? — девушка не сводила глаз с парня.
— Нет, он живёт в другой стране.
— А что это он решил написать тебе?
— Просто поздравил меня с наступающими праздниками.
— А как долго вы не общались? — она молниеносно задавала новые вопросы, пытаюсь поймать Рольфа на очевидной лжи. — Мне показалось, что ты расстроился, когда увидел это письмо.
— Мы никогда не были с ним друзьями, — он не понимал внезапного интереса со стороны Гермионы.
— Откуда он знает твой адрес?
— Не знаю.
— Так почему сейчас решил написать?
— Достаточно! — выкрикнул Рольф. — Что с тобой, Гермиона? Ты словно обвиняешь меня в чём-то.
Она усмехнулась с его вопроса, потому что не знала на него ответ, и хотела его получить от Рольфа. Единственное в чём Гермиона могла обвинить парня — это в том, что он стягивал крепкие узлы на её шее, не позволяя свободно дышать.
— Всё нормально, — она направилась к лестнице. — Я хочу отдохнуть, если ты не против.
Все их недосказанности влияли на них обоих. Было видно, что они начинали уставать от этой совместной жизни, от друг друга. Как бы Рольф не старался не обращать внимания на все приступы, панические атаки, кошмарные сны и недомолвки, но это не могло пройти бесследно. Гермиона продолжала ждать, что однажды утром, за совместным завтраком, они наконец-то поговорят на чистоту, но дни продолжали друг друга сменять, а Рольф продолжал молчать.
Он продолжал говорить о свадьбе, о медовом месяце — о чём угодно, но только не о правде. В их душах метался пожар, но никто не пытался его потушить — они горели и ничего с этим не делали, а Гермиона точно знала о том, что такое бездействие может привесит к плачевным последствиям. Будто бы её душа такое переживала, но тщательно скрывала старые боевые шрамы.
В их спальне приятно пахло ванилью — Миранда оставила на комоде эфирное масло. Оставалось только поблагодарить её за то, что она отказалась от цветочных ароматов, которые в последнее время невероятно раздражали Гермиону.
— Я принёс тебе чай, — следом за ней в спальню вошёл Рольф с подносом в руках.
— Я не хочу.
— Я заварил для тебя. С лимоном, без сахара.
— Я не хочу! — громче повторила Гермиона.
Рольф выдохнул и вышел с комнаты.
Их отношения портились и это было сложно не заметить. Для Грейнджер оставалось загадкой, как они смогли до этого встречаться и жить несколько лет, если каждый день давался с трудом.
Возможно, что она действительно была больна? А что, если в ней действительно прогрессировало безумие, которое уничтожало не только её внутренний мир, но и жизнь Рольфа? Ведь для безумия не нужна была подходящая погода и время года — оно приходило тогда, когда считало нужным.
По щеке скатилась первая слеза, а в горле стал ком.
Девушка достала с кармана письмо, снова засмотревшись на аккуратный ровный почерк. Нет, она точно видела его прежде — она знала его, очень хорошо и давно знала. Бумага была такой холодной, словно усыпана снегом, который чудным образом не таял под теплом её рук. Гермиона чувствовала исходящий холод от конверта, и даже это чувство не было ей ново. Так уже было.
Она вскрыла письмо, пока слезы скапывали на грудь. Внезапная жгучая боль разыгралась где-то в правом боку, что аж захотелось схватиться руками, будто бы там была открытая рана. Гермиона тяжело задышала, сдерживая в себе всхлипы и порывы закричать. Боль была пьянящей, горькой и знакомой. Даже-таки родной, как сестра-близнец, с которой разлучили в глубоком детстве.
Или в прошлой жизни.
Здравствуй, Грейнджер.
Сколько дней и ночей нас с тобой разделяли? Мне показалось, что я прожил без тебя целую вечность, а потом я увидел тебя.
Я обещал обойти весь мир, пока вновь не увижу твои карие глаза, твои кудрявые волосы и не услышу твой голос. Я стал самым счастливым человеком, готовым умереть на месте, когда ты прошла мимо меня. А потом я понял, что это была не ты.
Нет, Грейнджер, это больше не ты. Он был прав, когда говорил, что подарит тебе новую жизнь.
И я рад, что ему это удалось.
Я не давал ему слова, что оставлю попытки найти тебя, но понял, как был глуп. Я люблю тебя, Грейнджер.
Я знаю, что ты любишь меня, но будь счастливой. Я прошу тебя только об одном, Грейнджер. Ты говорила, что не можешь ослушаться меня, что всегда бежала за мной даже по тонкому льду, так послушай и в этот раз.
Не спрашивай у своего жениха за меня, потому что это только наши тобой секрет, он не знает меня. Не думай о том, что тревожит твою душу. Не зарывайся в своё безумие, потому что оно погубит тебя. Будь счастливой, Грейнджер.
Ты заслужила это.
Не было никакой подписи, но этого и не требовалось. Она точно знала, что письмо было написано тем человеком, силуэт которого виднелся в темноте. От этого письма веяло болью, отчаянием и чем-то ещё. Возможно, что это была любовь, но в весьма видоизмененной форме. Гермиона коснулась выведенных строк губами, вдыхая еле уловимый аромат весенней свежести и полевых цветов.
— Я буду счастливой… — прошептала девушка.
Он попросил её об этом, а она была не в силах отказать, потому что была готова бежать за ним даже по тонкому льду. Не зная его имени, не помня его глаз и холода прикосновений, но это было неважно.
«Ты очень глупая, Гермиона. Все твои шрамы носят его имя», — послышался отдалённый девичий голос из глубоких недр души.
Это было множество разноцветных стеклышек. Если сложить их вместе, то получалась чудесная мозаика, но только не о них. Да и сложить пока что не удавалось.
Гермиона видела, что большинство битых стеклышек для мозаики были совсем лишними, и не о них с Рольфом — это были какие-то отголоски из прошлого. Она уже перестала задумываться о том, почему это самое «прошлое» осталось где-то за высокой бетонкой стеной, вне зоны досягаемости. Девушка просто решила поддаться течению, потому что только так чувствовала, что безумие начинало проигрывать.
Они как бы были созданы друг для друга. Рольф, возможно, почувствовал это с первого момента, когда их глаза встретились. А Гермиона продолжала жить в пустом доме, не впуская туда никого и не позволяя кому-то наполнить его счастьем. Ей не хотелось брать кого-то за руку, не хотелось делать шаг вперёд, но это было необходимо, иначе можно было застрять на месте, а со временем и вовсе утонуть в зыбучих песках сознания.