— Я хочу молочное платье, а не белое, — девушка спустилась на первый этаж. — Думаю, что это будет гораздо красивее.
— Я поддержу любой твой выбор, — парень тепло улыбнулся ей. — Ты в любом платье будешь самой красивой в мире невестой.
Счастье — это дойти до той тонкой грани безумия, когда черта между сознанием и реальным миром уже стерта, когда просыпаешься и засыпаешь с мыслями об одном и том же человеке. Пока что Гермиона дошла до тонкой грани безумия, но не познала ничего из того, что можно было бы назвать счастьем, и ей не хотелось заходить дальше. Она боялась, что оттуда можно будет не вернуться, поэтому решила согласиться на подобие хрупкого равновесия в собственной душе.
Она заключила договор, но не уточнила имена сторон, между которыми он был подписан. Это было её самой большой ошибкой.
— Я знаю, что почти не говорила с тобой о свадьбе. Надеюсь, что ты не обижаешься из-за этого… Я просто не знаю, как это всё должно выглядеть.
— Всё хорошо, — Рольф взял её за руку. — Я знаю, что ты у меня не очень любишь все эти мероприятия.
— Точно.
— Я просто хочу, чтобы у нас всё было хорошо с тобой, — он обнял её. — Я готов всё сделать для тебя, Гермиона. Я готов подарить тебе весь мир, только бы видеть улыбку на твоём лице.
Похоже, что это была единственная искренняя правда между ними, об этом Рольф никогда не лгал, и Гермиона чувствовала его любовь. И она бы хотела ему ответить тем же, но просто промолчала в ответ. Она пообещала себе быть счастливой.
И тому, кто написал ей письмо, которое отныне будет храниться на дне комода.
— Я хочу свадьбу в марте, — тихо сказала девушка. — Первый весенний месяц… Хочу, чтобы весна наступила не только за окном, но и в наших сердцах.
— Всё будет так, как ты захочешь, Гермиона, — Рольф неожиданно встал перед ней на одно колено. — Я никогда не делал это именно так… И я чертовски волнуюсь.
— Что ты…
— Гермиона, моё сердце, моя душа, весь я — это принадлежит тебе. Я весь твой, от самого начала и до самого конца. Я клянусь быть с тобой. Я найду тебя в любом лабиринте, выведу с любого мрака, только дай мне шанс. Если ты позволишь, то я буду с тобой до самого конца, — он достал с кармана маленькую бархатную коробочку белого цвета, а в ней — невероятно красивое золотое кольцо. — Выходи за меня замуж.
Она заметила, как его глаза заблестели из-за выступивших слёз, но и её карие глаза защипало. Дрожь пробила всё тело, а сердце начало вырываться из груди. Каждое слово Рольфа было пропитано искренностью. В душе зародилось какое-то новое, до этого момента вовсе незнакомое чувство, и казалось, что на спине прорастали самые настоящие крылья.
Так должно было выглядеть счастье Гермионы Джин Грейнджер, но далёкий девичий голос кричал где-то из-под завалов, что это не её жизнь. Девушка смотрела на кольцо, но в голове поднимался настоящий ураган из мыслей, и каждая новая была мрачнее другой. Тот силуэт из темноты пытался прорваться к ней, цепляясь за крылья и обливая их кровью.
— Я согласна, — тихо выдавила Гермиона, позволяя Рольфу надеть кольцо ей на палец.
В этот миг она согласилась не только стать женой человека, который безмерно любил её, но и согласилась открыть двери настойчивому безумию. Теперь у неё не было сомнений в том, что она сходила с ума. И что-то внутри умоляло её попросить помощи, хотя бы у кого-то, но Грейнджер отмахнулась, наивно полагая, что сможет справиться сама. Она не хотела слушать голос той девушки, сидящей в запрете среди каменных скал, которая приговаривала одно и то же.
— Ты не справишься… Уже ведь пыталась.
Остаток вечера они провели в гостиной на первом этаже, обсуждая мелкие детали предстоящей церемонии. Гермиона игнорировала голоса в своей голосе, пытаясь сосредоточиться лишь на голосе Рольфа, а после усталость взяла верх над ними. Парень подхватил её на руки и понёс в спальню, пока девушка начала засыпать прямо по пути к кровати.
Плотно зашторенные окна и едкий запах сигаретного дыма. Гермиона осмотрелась вокруг, прикасаясь тонкими пальцами к пыльным поверхностям рабочего стола и маленького кофейного столика. Эта квартира была ей знакома. Раскрытый блокнот, что валялся на диване, скомканный серый плед и ваза без цветов — это всё ведь принадлежало ей. Девушка заглянула в соседнюю комнату, всё так же осматриваясь по сторонам.
Единственным источником света были двери, ведущие на балкон. На улице была весна.
— Апрель, — улыбнулась Гермиона, заметив на балконе нежные бутоны белых цветов. — Это же Анемона… Цветы, влюблённые в ветер.
Она откуда-то точно знала, что Анемона на языке цветов — это искренность, надежда и радость. Ей эти цветы были очень важны, потому что были подарены важным человеком. Из глаз хлынули горячие слёзы, а девичьи крики в голове становились с каждым мгновением всё громче.
— Ты же знаешь, кто тебе их подарил, не так ли? — послышался тихий мужской голос. — Ты знаешь гораздо больше, Грейнджер… Ты помнишь больше, чем думаешь.
Гермиона схватилась с кровати, задыхаясь от нехватки кислорода. Её всю трясло, а тело покрылось холодным потом. Она начала искать правой рукой рядом с собой Рольфа, но простынь была холодной, и никого не было.
Её лёгкие сжались до предела. Правый бок снова начал больно жечь, левое предплечье, казалось, что просто кровоточит, а крики внутри разрывали мозг. Гермиона сползла на пол, закрывая уши руками и качаясь со стороны в сторону. Осточертевший и очень ядовитый аромат полевых цветов проникал под кожу, отравляя каждую нервную клеточку. Грейнджер буквально чувствовала, как холодные руки тьмы утаскивали её в пыточную камеру, но сил сопротивляться не было.
— Остановите эту боль! — взмолилась девушка. — Остановите кто-то эту боль! Я прошу вас!
На ней не было ни единого живого места, к которому можно было прикоснуться, чтобы не причинить смертельную боль. Она могла поклясться, что чувствовала, как кто-то по-живому резал ей бёдра, руки и грудь. Ледяные прикосновение лезвия ножа не давали ей возможности отключиться, а острые осколки стекла вспарывали живот. Гермиона сплёвывала слюну на пол, потому что та по вкусу напоминала ей горячую кровь.
— Это нельзя забыть! — кто-то прорывался к ней из недр души. — Открой глаза, Гермиона! Посмотри на меня!
Изношенное девичье сердце то и дело замирало от беспредельной боли. Гермионе казалось, что она проделала невероятно огромный путь, но по факту, она продолжала сидеть на полу у кровати, зарывшись в волосах. Каждая новая мысль, что всплывала в воспалённом сознании девушки, начинала терзать её с новой силой, хотя казалось, что больнее уже быть не могло.
Она горела заживо. Она переживала это уже не в первый раз.
В её венах уже давно не было крови, там была раскалённая лава, а Гермиона начинала в голове обратный отсчёт, перекрикивая чужие голоса.
Боль была настолько невыносимой, что заставляла ходить по тонкой черте между жизнью и смертью.
— Остановите эту боль! — она кричала, что было сил.
Комната внезапно залилась ярким нежно-голубым светом, а из Гермионы вырвалось какое-то облако. Заплаканные карие глаза не могли сфокусироваться на том, что это было, но силы в ней попросту закончились. Она провалилась в обыденную и тихую темноту, к которой уже успела привыкнуть.
Грейнджер лежала без сознания у кровати, пока её патронус преодолевал тысячи миль, чтобы добраться к тому человеку, у которого девушка так отчаянно просила помощи. Сила её боли была равна энергии тысячи солнц — равна тому, чтобы позвать на помощь, когда в твоих венах уже давно нет магии.
Она помнила этот кабинет при каждом из его прежних владельцев. Во времена Квирелла тут было мрачновато и как-то пыльно. Когда его занимал Локонс, стены были оклеены его портретами. Гермиона усмехнулась про себя, вспомнив о том, как все девушки Хогвартса таяли при виде самовлюбленного лжеца. Придя к Люпину, почти наверняка можно было увидеть какое-нибудь диковинное Тёмное существо в клетке или аквариуме. При самозванце, выдававшем себя за Грюма, кабинет был набит разнообразными инструментами и приспособлениями для раскрытия тайных козней.