Во время балета я была представлена великой княгине Александре Иосифовне, молодой жене великого князя Константина. Она очень красива и напоминает портреты Марии Стюарт. Портит ее голос, гортанный и хриплый, кроме того, она плохо говорит по-французски, и манеры ее недостаточно изысканны для того положения, которое она занимает.
21 января
Вот уже десять дней как я состою при дворе и нахожусь при исполнении своих новых обязанностей. Когда прошёл первый момент возбуждения, я почувствовала себя очень грустной и одинокой. Я живу как во сне, среди нового для меня мира и незнакомых мне людей, живу только внешней и поверхностной стороной своего существа, и где мое настоящее «я» – я не знаю.
Цесаревна мне очень нравится, она держит себя с большим достоинством, очень замкнута, очень величественна; проникнута сознанием своего положения и в то же время очень добра и приветлива; минутами у нее бывают такие интонации, и она говорит такие вещи, которые сразу вам проникают в сердце. Она совершенно на своём месте, что очень редко встречается на этом свете. Она умеет внушить уважение не в ущерб привязанности и привязанность не в ущерб уважению. Остальные, особенно молодые великие князья, очень приветливы и добры, даже слишком просты и недостаточно выдерживают свою роль полубогов.
Великий князь Константин самый величественный из них, но он, как и прочие, очень прост в обращении; тем не менее, несмотря на его невысокий рост, в его взгляде, в его осанке чувствуется владыка. Впрочем, я обо всем этом сужу только поверхностно, сквозь призму своей робости и своего смущения, так как я совершенно еще ошеломлена всем этим великосветским блеском. Императора[31] я еще не видела; у меня такое возвышенное о нем представление, что я смертельно его боюсь.
25 января
Сегодня я в первый раз была в маленькой дворцовой церкви, где собирается весь двор. Я видела там императора.
Цесаревна представила меня ему; он сказал мне несколько слов по-французски. По виду он очень добрый и совсем не такой страшный, как я себе представляла. Вероятно, потому, что я женщина, я всегда находила мужчин гораздо менее внушительными и страшными, чем женщин, – они более доброжелательны. Императрица, которая считается такой, цесаревна, великие княгини вызывают во мне в тысячу раз более робости, чем император и великие князья. По отношению к женщинам я чувствую разницу положения, по отношению к мужчинам только разницу пола, и с императором я чувствую себя почти так же свободно, как с любым мужчиной из общества.
Обедня навела на меня грусть. Это так великолепно, так пышно, так торжественно. На колени становиться нельзя, это было бы нарушением этикета, и здесь перед богом стоишь в полном параде. Я чувствовала себя как ребёнок, которому приказали сделать реверанс перед матерью вместо того, чтобы обнять ее. Но чтобы вознаградить себя, я завтра пойду к обедне скромненько помолиться в уголке.
Цесаревна уже три дня не вызывала меня и не разговаривала со мной сегодня утром. Неужели я уже успела навлечь на себя немилость? Это было бы забавно; во всяком случае я не успела еще стать честолюбивой, и меня еще мало беспокоит милость или немилость моей государыни. Честолюбие – это струна, которая не имеет до сих пор отклика в моей душе. Насколько я ревниво отношусь к привязанностям, настолько равнодушна к почестям…
14 февраля
Меня интересует, во что выльются мои отношения к цесаревне. По-моему, у нее очень много обаяния; во всем ее существе есть то высшее изящество, которое гораздо лучше красоты. Но в ней есть то, что еще глубже проникает мне в сердце, это ее голос, ее манера говорить. Когда я ее не вижу или когда я убеждаю себя, что это цесаревна, – она мне чужда, далека и я робею перед ней.
Но когда я ее вижу, слышу, как она говорит, – я чувствую к ней непреодолимое влечение; я испытываю такое чувство, как будто я ее знала раньше, и она вызывает во мне какие-то далёкие воспоминания детства. Я думаю, что ее голос и ее немецкий акцент похожи на голос и акцент моей матери. Всё это очень смутно, тем не менее производит на меня сильное впечатление.
Но, в сущности, совершенно неуместно испытывать непреодолимое влечение к одной из великих княгинь, которых принято любить по расчёту и по соображениям рассудка. Поэтому я всячески буду сдерживаться, чтобы любить ее только ровно столько, сколько подобает. Но все-таки она очень мила.