Мы возвратились в город двадцать третьего ноября в три часа дня. Государь и государыня спустились в новые покои великой княжны, где священник уже ждал царскую семью, чтобы отслужить молебен по случаю переезда. В этот час было почти темно, день был пасмурный и дождливый и бросал мрачную тень на все предметы.
Моё первое впечатление при входе в новое помещение – было чувство грусти и сжимание сердца, не покидавшие меня в течение многих дней. Это первое впечатление было так сильно, что я приняла бы его за дурное предзнаменование, если бы я не знала, до какой степени обманчивы подобные впечатления…
22 декабря
Для императрицы с великой княжны пишут портрет, и сеансы очень ей надоедают; в этом случае единственное средство заставить ее сидеть смирно и сохранять оживлённое и весёлое лицо – это задавать ей арифметические задачи.
Все ее вопросы вращаются вокруг чисел, цифр, мер, весов, и для неё нет более строгого наказания, как запрещение считать орехи.
Вчера, ложась спать, она спрашивала меня по поводу своего брата Владимира, которому двенадцать лет, очень ли большое число – двенадцать. Я ей ответила, что нет. «Но вспомните, – сказала она, – как Иисус говорил Петру вложить свой меч в ножны и что, если он попросит у бога, Бог пришлёт ему двенадцать легионов ангелов. Вы мне тогда сказали, что это много».
Я была очень поражена той сообразительностью, которую обнаруживает это замечание со стороны такого маленького ребёнка. Сегодня, когда пришёл художник для сеанса, меня в комнате не было. Она заупрямилась и не хотела позировать, пока я не вернулась.
5 января
Я присутствовала вчера на самой любопытной в мире вещи, именно на сеансе Юма.
Император пригласил на этот сеанс несколько мужчин. Происходить он должен был в комнатах, находящихся против комнат государя, в настоящее время свободных. У императрицы, которая не одобряет эти сеансы и не хочет больше присутствовать на них, было несколько дам: принцесса Маруся в сопровождении графини Толстой, госпожа Мальцева, княгиня Долгорукая и я. Здесь был и наследник цесаревич, который умирал от любопытства знать, что происходит на сеансе, и не давал покоя императрице, чтобы она позволила ему пойти хотя бы в соседнюю комнату.
Государь пришёл к нам во время одного из антрактов сеанса. Мы попросили его спросить стол, допустит ли он дам. Стол в этот день оказался любезным и предложил нам войти. Александра Долгорукая, госпожа Мальцева и я пошли. Графиня Толстая отказалась из религиозных соображений. Мы застали там князя Суворова, графов Шуваловых, отца и сына, графа Адлерберга, барона Ливена, Кушелева и Гримма, но трое последних пошли к императрице и к дамам, оставшимся при ней; все они поместились в соседней комнате.
Мне тут пришлось быть свидетельницей всех тех любопытных явлений, о которых до сих пор я только слышала.
Стол, на который мы только слегка положили руки, поднимался над землёй на значительную высоту, наклонялся направо и налево, причём ни лампа, ни карандаш, ни другие предметы, лежавшие на нём, совершенно не двигались с места, даже пламя лампы не колыхалось.
Он отвечал ударами; один означает – нет, два раза – может быть, три раза – да, пять раз означает, что он требует алфавит, и тогда он стуками указывает буквы.
Я получала ответы на свои вопросы посредством ударов под моим стулом, а так как у меня стул был соломенный, то я столько же чувствовала удары, сколько слышала их.
Я спросила сперва у стола, дух ли он. Он ответил, что он дух умершего человека, и потребовал алфавит, но отказался писать для кого-либо, кроме князя Суворова, и для него написал имя Фридриха. Ставя ему вопросы, я обращалась к нему на ты, он рассердился, стучал очень сильно, потребовал алфавит и продиктовал мне: «Можно говорить “ты” только Богу».
Кто-то вошёл, в комнате произошёл беспорядок, и проявления духов прекратились. Однако затем они возобновились. Мы увидели, как органчик (accordion), который держал Юм, управляемый невидимой рукой, заиграл очень трогательные церковные напевы. Он играл также в руках госпожи Мальцевой и княгини Долгорукой.
Мы услышали шуршание руки по шёлковому платью княгини Долгорукой, и этим способом давались ответы: «да» и «нет».
Я чувствовала, как меня сильно схватили за колени. Всё время я и все присутствовавшие ощущали на руках и на ногах движение ледяного воздуха. Что касается меня, то я совершенно окоченела и, сверх того, едва боролась с охватывавшим меня сном, хотя я была в высшей степени заинтересована тем, что происходило. (В эту ночь я и проспала беспросыпно восемь часов сряду, хотя уже много ночей страдала от бессонницы вследствие головной и зубной боли.)