Этот спор двух придворных интеллектуалов весьма любопытен. В чём причины того, что Фийатр стремится опровергнуть высказанные Шатленом упреки в адрес герцога? Еще более интересно то, почему официальный историк, который на страницах хроники всячески превозносит герцога, восхищается им, в трактате о его благодеяниях осмеливается рассказать о недостатках этого правителя. Британский исследователь Г. Смолл, исходя из даты написания трактата Шатленом (лето 1467 г.), отмечает, что основной причиной такого поворота в восприятии им Филиппа Доброго являлось то, что трактат был предназначен для вступившего на престол Карла Смелого. Официальный историк, стремившийся сохранить свою позицию при дворе нового правителя, был вынужден написать панегирик не столько его отцу, сколько самому Карлу[331]. Надо сказать, что ему удалось продемонстрировать верность династии и новому герцогу – Карл Смелый оставил Шатлена исполнять его функции официального историка. Действительно, с такой аргументацией нельзя не согласиться. Ведь если внимательно посмотреть на те пороки, которые Шатлен приписывает Филиппу Доброму – пренебрежение государственными делами, особенно финансами и правосудием, чревоугодие, внебрачные связи – во всём этом невозможно упрекнуть нового герцога. Напротив, и Шатлен, и другие авторы отмечают его трудолюбие, причем часто в этом слышится завуалированная критика излишнего участия в управлении и чрезмерного контроля[332]. И в характеристике Карла Смелого Шатлен особое внимание уделяет отношению герцога к финансам: Карл сразу же стал изучать свои доходы: что он имеет с домена, а что в виде экстраординарных поступлений[333]. Оливье де Ла Марш также свидетельствует об этом: герцог всегда сам вникал во все дела[334], лично контролировал расходы и назначения пенсионов[335], участвовал в заседаниях совета, причем выслушивал мнения всех его членов, два раза в неделю давал аудиенции, чтобы выслушать жалобы даже самых бедных своих подданных[336]. Рассказывая о буднях Карла Смелого во время осады Нейса, Молине сообщает, как герцог лично объезжал армию, раздавая приказы пикардийцам, советуя что-то ломбардцам. Он не давал покоя своим людям, т. к. сам почти не спал[337]. Сравнивая Карла с отцом, Вилант указывает, что последний любил отдых, который проводил в танцах, на приемах, охотясь или играя. В отличие от него Карл Смелый не признавал необходимости отдыха[338]. Удивительно, что среди бургундских авторов, как, впрочем, и среди придворных, не было единого мнения по поводу того, в какой степени государь должен заниматься делами[339]. Пример с позицией Шатлена по этому вопросу показателен. Он критикует как пренебрежение ими, так и чрезмерное усердие. По его мнению, идеальный государь должен придерживаться «золотой середины» в этом вопросе. Проявление крайностей вовсе не приветствовалось средневековыми мыслителями[340]. Еще Кристина Пизанская показывала на примере Карла V, что монарху необходимо придерживаться уравновешенного сочетания труда и отдыха, что поможет ему надлежащим образом исполнять свои обязанности[341]. Такое равновесие в случае с Карлом Смелым отсутствует. Филипп де Коммин видит в этом источник неудач герцога[342]. Позицию Коммина разделяет Филипп Вилант. И хотя он отмечает, что герцог иногда музицировал и даже пел, но такое времяпрепровождение не приносило, видимо, ему удовольствия[343], в отличие от его отца, который любил устраивать роскошные празднества, да и просто проводить время за играми, танцами, турнирами, чтением разнообразных рыцарских романов или любовных историй[344]. Вполне возможно, что придворным не хватало этого в правление Карла Смелого, который сам не желал участвовать в развлечениях, да и своих приближенных заставлял присутствовать и, по словам Шатлена, откровенно скучать во время аудиенций, которые давал 2 или 3 раза в неделю[345]. Именно официальный историк в своих сочинении отразил настроения той придворной группы, которая не разделяла привнесенные Карлом Смелым новые принципы управления и его «политическую программу»[346]. Ее выразителями стали представители совершенно иного поколения – придворные, возвысившееся как раз при новом герцоге. Среди них стоит назвать канцлера Гийома Югоне и одного из ближайших сподвижников Карла Ги де Бриме, сеньора де Эмберкура[347].
339
В контексте этого вопроса стоит отметить, что в системе управления Бургундского государства была чрезвычайно высока роль самого герцога в условиях недостаточной развитости институтов. На это обращает внимание Н. А. Хачатурян, анализируя трактат Оливье де Ла Марша о дворе Карла Смелого
340
341
342
346
О восприятии политики Карла Смелого бургундскими придворными см.:
347
О нём см.: