В эту минуту в комнату вошёл и сам Евреинов и, подойдя под благословение монаха, с чувством поцеловал его руку.
— Какой счастливый случай привёл вас, отец Филарет? — сказал Евреинов. — Чем могу угостить дорогого гостя? Приказывайте — мой погреб и моя кухня в полном вашем распоряжении.
— Всем самым лучшим, что есть у тебя, Михаил Петрович! — пробасил монах. — Ведь ты знаешь, что я ничем не побрезгую из того, что даёт нам из своих благ святая Русь. Да вот и мой молодой друг, которого я привёз с собой и которому я порассказал много хорошего о твоём доме, пусть убедится, что я не преувеличил. Он прибыл из Москвы, где изучал богословие, чтобы стать когда-нибудь могучим столпом святой Церкви, и хочет принести монашеский обет в монастыре святого Александра Невского. Попомните мои слова! Имя этого юноши — Григорий Александрович Потёмкин, и оно прославит когда-нибудь матушку-Россию и святую Церковь нашу.
Молодой послушник, столь лестно отрекомендованный отцом Филаретом, с лёгким смущением склонил голову, почувствовав на себе пристальные взоры присутствовавших, но ненадолго; под его взглядом головы крестьян склонились ещё ниже, чем пред монашеской рясой. Ревентлов также поклонился молодому послушнику, и тот ответил ему с вежливостью светского человека. Он тотчас же подошёл к голштинцу и заговорил с ним по-французски. Это был ничего не значащий, поверхностный разговор, но и в нём Потёмкин успел обнаружить, что не чужд интересов европейской жизни и хорошо знаком с нею.
Отец Филарет недовольно, искоса посматривал на беседу своего спутника с заезжим немцем, но ни словом не обмолвился и обратился к Евреинову.
— Ну, пойдём, Михаил Петрович, и покажи своё хозяйство... Я сам с тобой на кухне распоряжусь ужином, так как сегодня я претендую на что-нибудь особое. Весёлые святки имеют на то право, и Господь послал нам немало своих даров.
Он важным шагом направился к буфетной стойке и исчез за дверью, находившейся позади неё и ведшей на кухню. Евреинов и его дочь последовали за ним, чтобы быть каждую минуту к услугам, ведь посещение почтенного монаха из Александро-Невского монастыря немалая честь дому.
Ревентлов с сожалением посмотрел вслед девушке; но и она, в дверях уже, бросила нерешительный взгляд, который ясно выражал то же сожаление и немую просьбу не уходить, — и этот почти мимолётный взгляд сразу привёл его в прежнее весёлое расположение духа, так что он живо и любезно продолжил прерванный было разговор с молодым послушником.
Глава восьмая
Между тем отец Филарет, сидя за столом в просторной кухне, давал указания относительно ужина.
— Отличная капустка, отличная, — повторял он, любуясь всякими снедями, расставляемыми пред ним на столе Евреиновым и его дочерью, — да и брюква недурна... Вот ощиплите эту куропаточку, нашпигуйте как следует, и туда, в котелок... Рассеките на четыре части и бросьте... Бычок ест травку с росистых лугов, куропаточка же любит нежные побеги душистой ели...
А вот и птички, которые клюют красненькую рябину, — и их туда же, штучки четыре, пусть сосватают жирного бычка с сухой куропаточкой. Теперь всыпьте туда ложечку соли и влейте добрую чару вина, того жёлтого, из неметчины, что ударяет в голову, когда его пьёшь, но придаёт великолепный аромат и терпкость кушанью... Так, так, — приговаривал монах, наблюдая за тем, как девушка исполняла его предписания и как Евреинов стал откупоривать бутылку старого рейнвейна, — в хорошей селянке не должно быть слишком много различной снеди, да к тому же ведь это — ужин, он не должен быть слишком плотен... А что это у вас там, вот в том котелке? — продолжал он, указывая на большой котёл, из-под крышки которого со свистом вылетал пар, наполнявший всю кухню пряным запахом.
— Это суп с овсянкой и солонинкой, отец Филарет, — ответил Евреинов. — Сюда немного дичины, жирного зайчика и дикой уточки со шпигом и чесночком... Думаю, что вы будете довольны. Я не мог бы выбрать ничего лучше, если бы даже и заранее знал о вашем посещении...
— Отлично, отлично! Как раз то, что и надо: лёгкий суп и лёгкое второе нашей доброй старой кухни... Ну, а теперь закусочку, — продолжал чревоугодливый монах. — Прежде всего грибков, — указал он на большую чашку с белыми трибами, — покрошите в них лука и принесите масла, я сам налью... Что оно, свежее?
— Свежее и чистое, отец Филарет; оно приготовлено из лучшей горчицы и значительно превосходит вкусом масло итальянское из маслин, которое идёт к столу для гостей на той половине...
— Чтоб им вечно сидеть там, где растут их бессильные сухие древеса, вместо того чтобы являться сюда и портить воздух своим еретическим дыханием! — не преминул выругать иностранцев монах. — Вот ты, Михаил Петрович, ревнитель православия и благочестивый человек, чтишь святую Церковь и её пастырей, как и подобает всякому русскому, но я никогда не прощу тебе того, что ты устроил дом для чужестранцев, да ещё по нелепым, варварским правилам их богоотступнических стран... Ведь таким образом ты становишься почти соучастником в тех бедах, которые они приносят нам.