Старший догадался:
-- Полдничают... Отмолились и полдничают. Мещане тут все богатые: едят хорошо, особливо в праздник. Вот бы похлебать после солдатской баланды-то...
-- Гляди, и воды не допросишься! -- сомневался веснушчатый. -- Не видать никого...
Заглянули в переулок, такой узкий, что деревья противоположных палисадников срослись в одну общую арку. Там, за облетающей листвой, разглядели стол, накрытый праздничной, с красными каемками, скатертью, а на столе -- большой глиняный кувшин, каравай хлеба, арбузы. Высокий сплюнул слюну и позвал:
-- А ну, кто-нибудь! Дали бы служащим человекам водицы испить...
Из дома выглянул хозяин, совсем лысый старик с огромной пушистой бородой. Посмотрел на солдат и на арестанта, щуря подслеповатые глаза.
-- Эв-ва... С праздничком! Ужо зайдите за загорожу. Собак у нас нетути... Заходите!
Старший нерешительно посмотрел на веснушчатого. Тот нахмурился и отрицательно покачал головой.
-- Чего ж не зайти? -- удивился старший.
Из дома вслед за стариком показалась хозяйка, -- тоже старая, но дородная и крепкая, с гладким румяным лицом, выглядывавшим из-под пестрого платка. Так же, как муж, смотрела прищурившись, а потом перешла через палисадник и отперла калитку.
-- Притомились, чай?
-- Да уж чего! -- махнул рукой старший. И, решительно шагнув через высокий порог, вошел в палисадник, завистливым глазом косясь на кувшин.
Арестанту тоже хотелось не только утолить жажду, но и отдохнуть немного. Он снял шляпу, обтер платком лоб и сказал веснушчатому, понижая голос, чтобы не услыхала старуха:
-- Зайдемте, что ли? Хотите, честное слово дам, что уж не убегу сегодня?
Веснушчатый все еще колебался. Подумав, спросил так же тихо, как говорил арестант:
-- В Бога веруете?
-- Верую.
-- Кто их знает, что за люди... Может, у вас сговорено было!.. Перекрестись.
Арестант с полной готовностью перекрестился. Веснушчатый пропустил его вперед, потом вошел и сам.
Старуха, наклонив голову набок, подперла рукой подбородок. Пристально смотрела на арестанта. Сказала тем певучим, мягким говорком, каким говорят все пожилые люди, живущие спокойно и сытно.
-- Всякому своя доля... Сказано: от тюрьмы да от сумы не отказывайся. А оно так и есть... Ох, Мать Богородица!.. Воду-то не след пить с устатка: болезнь заводится. Лучше бы винца испили, служивые. Вино доброе у нас, нонешнее. Вот оно, в кувшине... Подай кружку, старый...
-- Ай да хозяюшка! -- прищелкнул языком старший. -- Знает чем людей уважить.
Старик вынес жестяные кружки, украшенные картинками московского Кремля и Красной площади. Наполнил их из кувшина мутным и пенистым молодым вином.
-- Не обессудьте, для праздничка.
-- Покорнейше благодарим. Сто лет здравствовать!
Враз опорожнили кружки и с наслаждением перевели дыхание, как будто свалив с плеч десятипудовую тяжесть. Веснушчатый заторопился:
-- Ну, и с Богом! Уходить пора...
-- А куда торопиться? -- степенно разглаживал бороду хозяин. -- Присели бы вот на лавочку. А Марья сейчас горячее подаст: похлебаете. У нас на всех хватит. Марья, слышь?
Но веснушчатый упорно подвигался к выходу. Даже слегка потянул за рукав арестанта, чтобы тот следовал за ним.
Из дома пахло борщом.
-- Да, ведь, я же крестом обещался! -- укоризненно зашептал арестант. -- Чего боитесь?
Веснушчатый стоял на своем.
-- Не полагается. Вам -- ничего, а нам отвечать приходится.
У старухи слух оказался тонкий, как у молодой.
Обиженно поджала губы. Вытерла о передник нож и принялась пластать каравай.
-- Известно, мы по старинке: новых порядков не знаем... Прежде, бывало, странный человек не отказывался для праздника.
-- Оно хорошо бы -- похлебать-то, бабушка! -- нерешительно тянул старший. -- Но только как служба наша...
-- И служба не уйдет. Откушайте и пойдете себе, куда указано... Сами, вон, заморились, да и человека заморили совсем.
-- Идем, что ли? -- торопил веснушчатый.
Старший вместо ответа присел на лавочку, держа винтовку между колен.
-- Дают, так бери. Люди душевные.
Веснушчатый покрепче взялся за рукав арестанта.
-- Я под ответ не хочу подводиться.
-- Ан я старший. Сиди!
И веснушчатый вдруг сдался и тоже сел, а из дому в это время вышла девушка с большой миской, от которой клубом валил пар.
Хозяин объяснил:
-- Внучка. Вот попробуйте, какова стряпуха.
Ели все вместе прямо из миски и ложки опускали одну за другой, по старшинству. Девушка стеснялась, опускала глаза, а арестант смотрел на нее с радостным любопытством: так давно уже не приходилось ему сидеть за одним столом с женщиной.
Смотрел на склоненную, красиво очерченную голову, на щеки, покрытые рдяным румянцем, на длинные ресницы, из-под которых иногда вдруг поблескивали глаза лукавым и влажным блеском. Чувствовалось, что у этой девушки должно быть крепкое и сильное тело, красивое, как у античной статуи, -- и так хорошо должна волноваться от любви невысокая грудь.