Н. А. Лейкинъ
ПРИ ОТЪѢЗДѢ
ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ
ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ
На дворѣ избы одной изъ подгородныхъ деревенекъ, верстахъ въ сорока отъ Петербурга, нагружается возъ мебелью. Ломовой извозчикъ, стоя на возу, укладываетъ въ фуру мелкую мебель. Около воза растрепанная кухарка въ линючемъ ситцевомъ платкѣ подаетъ извозчику упакованную корзинку съ чѣмъ-то. Въ отворенныя ворота заглядываетъ деревенская баба съ пустыми ведрами на коромыслѣ.
— Съѣзжаете, Мартьяновна, съ дачки-то? спрашиваетъ баба кухарку.
— Съѣзжаемъ, чтобъ ни дна ни покрышки вашей деревнѣ! отвѣчаетъ кухарка.
— Ой, что такъ ругаешься?
— Да помилуйте, какая же это дача для кухарки! Мы изъ своей-то деревни нарочно въ Питеръ бѣжимъ, чтобъ скуки не было, въ кабалу прислугой нанимаемся, а тутъ на-кося, опять въ деревню! Ужъ ни въ жизнь бы сюда не поѣхала, кабы солдатъ мой по веснѣ меня не обобралъ. Думаю, поѣду я, хоть жалованьишко свое безъ него, окаяннаго, прикоплю себѣ, да халтуру кой-какую припрячу, а лѣто прожила и халтуры хоть бы грошъ!
— Да, не любитъ прислуга нашу деревню, вотъ ужъ отъ которой я это слышу, а господа, напротивъ того, обожаютъ.
— Да вѣдь господамъ что! Господамъ только бы дешевле, только бы кухаркѣ никакого барыша не перепало — вотъ имъ и ладно. А кухаркѣ какъ же обожать ваше мѣстоположеніе, ежели ты хоть лобъ себѣ разбей, такъ и то полтины въ мѣсяцъ, окромя жалованья, себѣ ничего не скопишь. Ни разносчиковъ здѣсь, милая, ни мясной лавки, ни зеленной. Мясо господа сами изъ Петербурга привозятъ, сухую провизію тоже самое, куръ и рыбу у крестьянъ покупаютъ, а крестьянинъ нешто что кухаркѣ дастъ! Онъ самъ норовитъ взять.
— Да, ужъ наши мужички не дадутъ. Нѣтъ у нихъ этого обыкновенія.
— Еще бы. Я, вонъ, вчера пошла къ Терентію Яковлеву. «Такъ и такъ, говорю, цѣлое лѣто мы у тебя молоко забирали — попотчуй хоть пивцомъ на прощанье». Ужъ, кажется, милостиво прошу: не въ руку, а только пару пива, чтобъ вмѣстѣ съ нимъ выпить. А онъ, что жъ ты думаешь? Вдругъ такія слова: «а я, говоритъ, думалъ, что ты меня на прощанье попотчуешь».
— Да гдѣ жъ ему, милая, взять, коли онъ пропивши весь. Онъ самъ норовитъ… Вѣдь за молоко — коровьи деньги. Эти деньги у него жена отнимаетъ, чтобы коровѣ на муку.
— А кухаркѣ пріятно это? Пріятно нешто? Нѣтъ, я, вонъ, въ Озеркахъ на дачѣ съ господами жила, такъ тамъ молочникъ и въ руку-то кухаркѣ сунетъ, да и пару пива… Я къ женѣ Терентья: «Такъ и такъ, говорю, поставь парочку». А она мнѣ: «Поди ты, говоритъ, у меня и на мужнино-то пьянство глаза бы не глядѣли, а тутъ вдругъ съ тобой пей». «Да ты, говорю, сама-то не пей, а мнѣ поднеси». Такъ и не поднесла. Пошла я въ горести въ питейный къ Аверьянычу, тамъ мы вѣдь тоже для господъ пиво забирали, — «попотчуй, говорю, на прощанье, завтра съѣзжаемъ». Ну, и выставилъ онъ мнѣ бутылку, а другую я у него на свои деньги выпила. Кабатчикъ, и даромъ бутылку выставилъ! Не знаю, въ какой ужъ это трубѣ сажей записать такое происшествіе! Да что бутылка пива! Не въ бутылкѣ пива дѣло. А цѣлое лѣто я здѣсь прожила, и мнѣ хоть бы рублишко доходу очистился. Трехъ гривенниковъ не насбирала. Гость у господъ изъ Петербурга ночевалъ, такъ двугривенный, уѣзжая, мнѣ далъ — вотъ и весь доходъ. Такъ какъ же не клясть-то такое мѣсто! Вотъ, разъ, въ Лѣсномъ я жила съ господами на дачѣ — тамъ совсѣмъ другое происшествіе. Тамъ мясникъ кухаркѣ прямо пятачокъ съ рубля, мелочной лавочникъ двугривенный въ мѣсяцъ и полтину при отъѣздѣ и банку помады на придачу. Да сколько у него за лѣто, бывало, зернышекъ погрызть себѣ въ удовольствіе наберешь!
— А нашъ-то лавочникъ нешто тебѣ ни копѣйки не далъ? спросила баба.
— Чашку съ блюдечкомъ я у него по веснѣ въ долгъ взяла, такъ вотъ эту чашку скостилъ, дала отвѣтъ кухарка. — Да ежели такъ разсудить, то не за что больше, и дать ему. Вѣдь только четыре фунта хлѣба въ день у него и брали, да разъ лимона у господъ не хватило, такъ лимонъ взяли. Нѣтъ, провались ваша деревня! Издыхать буду отъ голода — и то никогда съ господами сюда не поѣду. Тьфу, тьфу! Ты прости меня, что я плююсь на твою деревню, но я это прямо изъ-за своей обиды. Такая-то деревня у меня и у себя есть, да я на нее давнымъ-давно наплевала.
— Ну, вотъ ужъ съ завтраго въ Питерѣ будешь жить, сказала баба.
— Вѣришь ли, душечка, дождаться не могу до завтра, улыбнулась кухарка. — Вѣдь со всѣми своими знакомыми я здѣсь раззнакомилась. У меня и деверь есть, на патронномъ заводѣ онъ служитъ, есть и племянница портниха, племянникъ слесарь и всѣ они меня почитаютъ, а кого охота заберетъ сюда ко мнѣ пріѣхать! Вѣдь рубль съ четвертью туда и обратно на проѣздъ издержать надо, чтобы сюда пріѣхать!