А потом услышала:
– Эй!
Я обернулась. Парень шел ко мне. Спросил:
– Это не ты пришла купаться с сестренкой, беленькой такой?
До меня, наверное, очень долго доходил смысл вопроса, потому что взгляд парня стал тревожным. Он махнул рукой к пляжу.
– Если это ты – то беги скорее. Кажется, твоя сестра утонула.
То, что я пережила, пока Инга лежала в реанимации, было для меня самым страшным наказанием. Я поклялась себе: если сестренка выживет, я стану для нее ангелом-хранителем. Ни одна беда не коснется ее, потому что я всегда буду рядом. Только бы она не умерла!
Каждый день я благодарила судьбу, что рядом с тем местом, где Инга пошла на дно, не рассчитав силы, нырнул профессиональный спортсмен, и что на пляже были машины, и что сестру быстро доставили в больницу, а там врачи сотворили настоящее чудо. Теперь я понимаю: это не было случайностью, просто Инге предстояло погибнуть по-другому.
Мне всю жизнь регулярно снится один кошмар: я бегаю по пляжу, вокруг люди, но никто не обращает на меня внимания. Инги нигде нет. Возле воды я вижу ее одежду: это не школьная форма, а джинсы и рубашка. Хватаю их. Внезапно слышу смех сестры и понимаю: Инга купается. Пятно ее светлых волос колышется в темно-серой воде. В реке лишь она; плавает недалеко, но у меня сильная тревога. Мне кажется: случится что-то страшное. Я машу ей рукой и умоляю выйти, но Инга стремится к середине реки, туда, где течение. Смеркается. Небо становится темным, и маленькое бледное солнце уходит за горизонт. Мелькает мокрый снег. Берег уже пуст. Оказывается: сейчас зима, а я в одном купальнике.
Кричу:
– Инга!
Но она не отвечает. Я все еще вижу ее, бросаюсь вперед и по колени погружаюсь в булькающую ледяную воду. Нет, я не могу заставить себя сделать это, я не вынесу адского холода! Внезапно снег лепит так густо, что исчезает противоположный край реки, а потом Инга. Есть надежда: может, сестре удалось достичь того берега? Я вспоминаю о мостике. Скорее туда! И в этот момент начинаю просыпаться. Ничего не могу поделать. Осознание сна становится все отчетливей, и вот я уже просто лежу с закрытыми глазами.
Случившееся не поселило в Инге боязнь воды, как это часто происходит в подобных ситуациях. И она стала какой-то… практичной, что ли. Реально оценивала силы и возможности, если бралась за что-то.
К примеру, ее увлечение языками. Сначала ей захотелось овладеть французским – она это сделала; потом освоила английский, затем поразмышляла о немецком: прикинула то да сё и учить не стала. Мы окончили один вуз: я – литературный факультет, а Инга выбрала информатику. Любой материал давался ей легко.
Еще до университета мою идею стать писательницей она поддержала так бурно, что путь к отступлению был отрезан. Инга являлась источником, из которого я каждый день черпала уверенность в начале, решив профессионально сочинять истории. Первую публикацию мы отметили шампанским и тортом. Напечатали короткий рассказ, но в известном журнале, и в будущем фундаменте писательской карьеры появился маленький кирпичик.
Инга шутила, что я заплатила сестрой за свой успех.
Так случилось: тот первый рассказ в журнале прочитал Леонид Громов, а потом в одном из интервью на вопрос о молодом поколении перспективных авторов назвал в качестве примера мою фамилию. Да, поверьте: вот просто так взял – и назвал. А мы даже не были знакомы.
После слов мэтра литературы моя популярность взвинчивалась по нарастающей. Меня пригласили на телевидение в очень интеллектуальную программу, где мы впервые встретились с Леней лично. Потом я познакомила его с Ингой, и, честно говоря, не представляла, что можно так влюбиться: Громов натурально сошел с ума. Он оставил дела, недописанную книгу, с которой его поджимало издательство, и они с Ингой на три недели улетели в Ялту. А ведь она еще училась! Ее потом хотели отчислить из универа за такие прогулы. Но вмешался всесильный Громов – и сестру помиловали. В течение этих недель счастливая сестра звонила из вояжа по сто раз на день. Затем они вернулись и объявили всем, что собираются расписаться. Правда, Инга по секрету уже рассказала мне об этом по телефону, из Ялты.
Леня не был, что называется, типичным образчиком писателя. Он вел очень подвижный образ жизни. Я никогда не видела его подавленным или раздраженным. Читаешь книги Громова – и представляешь цирк: на арене ходит веселый такой клоун, а публика смеется. Но чем дольше хохочешь, тем отчетливей понимаешь: не клоун смешит тебя, а ты его. А потом становится страшно. Очень глубоко Леонид копал: куда-то туда, о чем и думать порой не хочется.