Ласков все-таки решил рискнуть:
– Я понимаю суть проблемы. Все в порядке. Если я смогу окончательно доказать, что наши люди находятся в Вавилоне, останутся ли у кого-нибудь серьезные возражения против того, чтобы отправиться туда и их вызволить?
Премьер-министр поднялся:
– В этом и состоит суть дела, генерал. Если сможете доказать мне решительно и бесповоротно, что наши люди там, я проголосую за выступление.
Теперь каждый увидел для себя выход. Если последующие события покажут, что следует одобрить рейд, Объединенный Совет сможет оправдать свое бездействие перед гражданами страны вескими доводами об ошибочности и неполноте разведданных. Можно было бы категорично настаивать на том, что о миссии мира в Вавилоне ничего не было известно. И это оказалось бы не просто отговоркой. Это была бы правда.
– И откуда же вы полагаете получить решающие свидетельства, генерал? – поинтересовался премьер-министр. – Вряд ли мы сможем принять еще одно сверхъестественное откровение, если, конечно, нам не позволено будет всем сразу настроиться на необходимую волну.
Ласков не обратил внимания на пролетевший по залу смешок.
– Уполномочен ли я действовать от вашего имени?
– Вы просите слишком многого.
– Только лишь до рассвета.
– Ну за такое короткое время, полагаю, вы не сможете нанести большого вреда. Хорошо. А тем временем воздушная операция будет ждать наготове. Если вы вернетесь сюда к 5.30 утра и предъявите мне неопровержимые доказательства того факта, что «конкорд» действительно сел в Вавилоне, тогда я нажму красную кнопку, и все мы скрестим пальцы и будем надеяться на лучшее. Однако если до того мы получим известия от иракской стороны, что в Вавилоне никого нет, тогда какие бы доказательства вы мне ни предъявили, они не будут приняты во внимание. Во всяком случае, на рассвете мне придется надеяться, что президент Ирака сдержит слово и пошлет отряд в Вавилон. Мне не хотелось бы, чтобы наши силы столкнулись с их силами, поэтому 5.30 – исходное время для начала операции. Справедливо, как вам кажется?
– Мне хотелось бы возглавить боевое подразделение.
Премьер-министр отрицательно покачал головой:
– Что за невероятные амбиции! Вы ведь даже больше не состоите в вооруженных силах. Почему я только что наделил вас такими большими полномочиями? Наверное, просто сошел с ума.
– Пожалуйста.
В комнате повисла тишина. Казалось, премьер-министр глубоко задумался, потом поднялся вновь и, словно впервые в жизни, взглянул на Ласкова:
– Если вы докажете мне, что идти необходимо, тогда я с удовольствием доверю вам руководство боевым отрядом. У меня нет никакой иной кандидатуры, – обтекаемо и двусмысленно прореагировал он.
Ласков откозырял, повернулся и вышел в коридор. Талман поспешил следом.
В коридоре оказалось полно народу, и Талман заговорил вполголоса:
– Какую такую чертову информацию ты собираешься получить за это время?
Ласков только пожал плечами:
– Не знаю.
Они вышли, прошли мимо колонн фасада, миновали чугунные ворота и оказались на улице. Оба молчали. Если бы не горячий сухой ветер, Иерусалим утонул бы в тишине. Даже в духоте ночь казалась прекрасной – такой, какой может быть лишь весенняя ночь в Иерусалиме. В воздухе парил сладкий аромат распускающихся деревьев, небо казалось хрустальным куполом. Растущая луна над головой стремилась к своему завершению. Ее желтый свет лился мягко и тепло. Цветы, виноградные лозы, кусты и деревья заполняли все свободное пространство, как будто росли они не в каменном городе, а в деревне. На улицах, вымощенных древней брусчаткой, на равных соседствовали дома, построенные от двадцати до двух тысяч лет назад. Ведь для Иерусалима это не имеет ни малейшего значения – здесь все одновременно и древнее, и молодое.
Талман никак не мог успокоиться:
– Тогда какого же черта ты все это наговорил? И так ведь оставался шанс, что они проголосуют за выступление. А теперь ты дал им возможность отступить.
– Они ни за что не проголосовали бы за военную операцию.
В мерцающем свете луны Талман посмотрел на товарища:
– Ты что, сомневаешься?
Ласков резко остановился:
– Нет, абсолютно не сомневаюсь. Они действительно в Вавилоне, Ицхак. Это я знаю наверняка. – Он помолчал и добавил: – Я их слышу.
– Чушь. Вы, русские, неисправимые мистики.
Ласков согласно кивнул:
– Это правда.
Но Талман все-таки надеялся получить конкретный ответ на свой конкретный вопрос:
– Нет, ты мне ответь, я настаиваю, что было у тебя на уме, когда ты обещал представить доказательства?
– Давай предположим, что ты собрался бы связаться с разведывательным самолетом. Как бы ты это сделал без радио?
Талман с минуту подумал:
– Ты имеешь в виду фото? Ну наверное, я нарисовал бы большие знаки на земле… ты понимаешь, о чем я. А если бы это оказалось невозможным, или самолет летел бы слишком высоко, в темноте или густой облачности, или поднялась песчаная буря, тогда я, наверное, соорудил бы какой-то тепловой источник. Но ведь мы видели эти тепловые источники. Они не решают дела.
– Никаких сомнений не осталось бы, имей они форму Звезды Давида.
– Но ведь не было такой формы.
– Была.
– Нет, не было.
Казалось, Ласков на ходу разговаривает сам с собой:
– Меня удивляет, что все эти умы еще не додумались до этого. Но это ведь неизведанное поле – я имею в виду инфракрасную разведку. Возможно, они держат звезду наготове, чтобы зажечь ее, если увидят самолет. И не понимают, что если зажгут ее, то с самолета ее можно будет сфотографировать и через некоторое время, когда она уже погаснет. Конечно, Добкин и Берг могли бы додуматься до этого. Но, наверное, я слишком уж критичен. Может быть, не осталось керосина, или его осталось только на зажигательную смесь, или почему-то еще этого нельзя сделать. И вообще, почему они должны думать, что кто-то полетит в разведку над Вавилоном? Я имею в виду, почему…
Талман перебил его:
– Тедди, дело в том, что они не зажигали Звезду Давида и не посылали никаких сообщений типа «Ребята, вот мы где!» или что-то подобное. Может быть, пока у них просто не было времени… – Его голос слегка дрогнул: – Во всяком случае, такого знака или отметки нигде нет.
– А если бы была?
– Это сразу убедило бы и меня, и других.
– Ну, тогда нам стоит посмотреть на фотографии, которые авиаразведка не сочла нужным послать премьер-министру. Я не сомневаюсь, что мы там увидим остаточное тепло от горящей Звезды Давида. Дело просто в том, что ты ищешь – то и увидишь.
Талман внезапно остановился и произнес тихо, почти шепотом:
– Ты сошел с ума?
– Вовсе нет.
– Ты действительно собираешься изменить одну из фотографий?
– Ты веришь в то, что они в Вавилоне или же были в Вавилоне?
Талман верил, но не мог объяснить почему.
– Да.
– Цель, по-твоему, оправдывает средства?
– Нет.
– А если бы там мучилась твоя жена… или дочери – тогда ты думал бы иначе?
Талман был в курсе отношений Ласкова и Мириам Бернштейн.
– Нет.
Ласков кивнул. Талман говорил правду. Он провел слишком много лет среди британцев. Поэтому чувства играли очень малую роль, а может быть, и вовсе не принимали никакого участия в принятии им решений. Обычно это помогало и ему, и другим. Но Ласкову казалось, что порой можно быть евреем немножко больше, чем позволял себе его друг.
– Ты обещаешь забыть то, что я только что говорил, и пойти лечь спать?
– Нет. На самом деле я считаю, что должен арестовать тебя.
Ласков слегка обнял Талмана, положив руки ему на плечи:
– Они же погибают там, в Вавилоне, Ицхак. Я точно знаю. Русские действительно мистики, а русские евреи – самые отпетые из них. Я говорю тебе, что просто вижу их там. Прошлой ночью я видел их во сне. Видел, как Мириам Бернштейн играет на цитре – на арфе – и плачет в три ручья. Только недавно, в кафе, я понял, что означал мой сон. Неужели ты можешь подумать, что я солгу тебе в этом? Нет, конечно же, нет. Ицхак, позволь мне помочь им. Дай сделать то, что я должен. Забудь все, что я тебе сказал. Когда ты был моим командиром, то несколько раз закрывал глаза на мои фокусы – да, да, я знаю, не волнуйся. Иди домой. Иди, ложись спать и спи до полудня. А когда проснешься, все уже окажется позади. Будет в разгаре национальное торжество, а может, и трагедия, а может, даже и война. Но разве есть выбор? Позволь мне сделать это. Меня совсем не волнует, что случится со мной впоследствии. Дай мне сделать это сейчас!