Макклюр не ответил.
Через несколько секунд, показавшихся невыносимо долгими, Ричардсон поднял голову.
– Кроме того, предполагалось, что никто не пострадает, – тихо добавил он.
– Повторяю, Том, речь идет не о них. Мне эти ребята тоже, может быть, не нравятся, но если я и предам их, то только под пытками. А знаете почему, Том? Потому что так велит поступать Дядя Сэм. Мне за это платят, Том.
Лицо Ричардсона снова смягчилось.
– Кстати, раз уж вы об этом упомянули, Джон, – негромко добавил он, – могу я вас купить?
– Нет.
– Дам хорошую цену.
– Извините.
– И все-таки?
– Нет. – Покопавшись в кармане, Макклюр нашел последнюю спичку.
– Я предлагаю вам, Джон, второй миллион, если мы выберемся отсюда. Ну как?
Ричардсон, похоже, задумался. Макклюр, сунув в рот спичку, проронил:
– Вы сказали, предполагалось, что никто не пострадает. Но ведь реально пострадало немало людей, Том. Они погибли.
– Знаю. Мне очень жаль, что так случилось. Что-то пошло не по плану. Но ведь всего нельзя предвидеть, верно? Мне действительно очень жаль. Все эти жертвы… – Полковник опустил глаза.
– Если предполагалось, что никто не пострадает, то почему вы выбрали «ноль второй»?
Ричардсон облизал пересохшие губы:
– Мне сказали, что если что-то пойдет не так, то «ноль первый»… В общем, для демонстрации был выбран он. Мы ждали неприятностей от Авидара. Не от Беккера.
Макклюр усмехнулся:
– Как вы могли ожидать? Кто может дать гарантию в таких делах? Допустим, что вопреки всем расчетам Авидар не стал бы горячиться, а Беккер дрогнул бы? Что тогда? Вы ведь еще не научились ходить по небу, а, Том?
– Это был рассчитанный риск, Джон. Видите, я ставил собственную жизнь. Я не трус. – Он продолжал смотреть себе под ноги, но вдруг встрепенулся и вскинул голову: – Слышу голоса. Ну что? Выйдем и сдадимся или останемся здесь и подождем, пока нас найдут?
– Вы чертовски волнуетесь, а, Том? Спешите сдаться этим… как их там… Неужели думаете, что вас встретят как героя? Надо же быть таким глупцом. Ричардсон, вас же просто убьют. А заодно пристрелят и меня, чтобы о вашем предательстве никто не узнал.
Полковник покачал головой и улыбнулся:
– Нет, меня не убьют. У Риша есть босс, и именно с ним мы выработали гарантии моей безопасности. Мы предвидели, что с Ришем могут возникнуть проблемы. В случае моей смерти в моем сейфе в посольстве найдут письмо с именами агентов арабских террористов в Израиле, включая мои контакты и других. Я все предусмотрел, Джон. – Он помолчал. – И не беспокойтесь, я не позволю им убить вас.
– Спасибо, Том. Вы меня обнадежили. Вот только интересно, контролирует ли Риш своих парней. Впрочем, у меня нет уверенности, что он и себя-то контролирует. – Макклюр, похоже, задумался о чем-то. – Я понимаю, Том, почему вы не боитесь возвращаться на родину. Американское правосудие стало в последнее время такое терпимое. В большинстве стран вас бы просто повесили за яйца, да так и оставили. А вот в старых добрых Соединенных Штатах вы получите от десяти до двадцати – если, конечно, дело вообще дойдет до суда – и выйдете лет через шесть. Выйдете и улетите прямиком в Швейцарию. И Америка никогда не выдаст вас Израилю, потому что не захочет поднимать шум.
– Правила устанавливаю не я, – настороженно сказал Ричардсон.
– А вот я иногда этим занимаюсь. Когда мне дают такие полномочия. – Макклюр помолчал. – Так, значит, если вы погибнете, то мир узнает имена многих террористов?
– Подождите, Джон! К чему такие разговоры? Дело не так просто, как вам представляется.
– Не сомневаюсь, что так оно и есть. Будь у нас время, мы, возможно, смогли бы найти какое-то решение, но времени у нас нет.
– Подождите! – Ричардсон выставил руки, как бы заслоняясь от пули. – Я могу гарантировать вашу безопасность. Эти люди…
Макклюр выстрелил между рук полковника, и пуля вошла в грудь в нескольких дюймах от сердца. От толчка голова Ричардсона дернулась, фуражка слетела с головы, и ее подхватил ветер.
Давид Беккер быстро сбежал по трапу, держа в руке металлическую банку с копией короткой хроники Мириам Бернштейн, завернутой в промасленную тряпку и обернутой целлофаном. Выбрав место у основания трапа, он куском алюминиевой скобы выкопал ямку. Идея спрятать письменный рассказ о случившемся казалась Беккеру довольно глупой, но Мириам настаивала, и он не стал спорить. Женщина продемонстрировала смелость и стойкость перед лицом смерти, не выказала признаков истерии, и ее не совсем рациональное упрямство в отношении рукописного листка заслуживало уважения, если не понимания. Беккер опустил банку в ямку и поспешно засыпал песком. Сам бортовой журнал с оригиналом хроники уже был спрятан в кабине. Оставляя документ там, Беккер надеялся на то, что Израиль все же добьется возвращения самолета и какой-нибудь рабочий обнаружит отчет о трагедии за обшивкой. Что касается банки, то в ее отношении оптимизма было меньше. Честно говоря, Беккер полагал, что ее вряд ли вообще когда-нибудь откопают. Хотя почему бы и нет, ведь сам же он откопал Пазузу.
Пилот выпрямился и вытер руки. Где-то неподалеку, метрах в двухстах от самолета, перекрикивались два араба. Кто-то из израильтян выстрелил наугад в направлении голосов, и ветер принес в ответ крик боли. Можно представить, в каком настроении они будут, когда попадут сюда, подумал Беккер. И все же он нисколько не жалел о том, что они решили драться, и до сих пор не слышал, чтобы об этом сожалел кто-то другой.
Беккер подошел к Питеру Кану, который упрямо возился со вспомогательной энергоустановкой:
– Хватит, Питер. Сейчас не то время. Иди в кабину.
Кан посмотрел на него снизу вверх:
– За каким чертом? Когда эти сволочи доберутся сюда, пусть видят, что Питеру Кану наплевать на них, что он занят своим делом. Может, тогда эти сукины дети пожалеют беднягу и выпишут ему обратный билет до Лода.
Беккер улыбнулся:
– Ладно. Я… В общем, пока.
Кан кивнул:
– Ладно, командир. Пока.
Беккер повернулся к трапу и медленно поднялся, не обращая внимания на свистящие вокруг пули. Чтобы добраться до кабины, ему пришлось пройти мимо раненых.
Наконец он сел в кресло рядом с Мириам:
– Сделано.
– Спасибо.
Они долго молчали. В конце концов Беккер сказал:
– Я всегда знал, что умру в этой штуке.
Мириам дотронулась до его руки:
– Мне кажется, вы самый смелый из всех, кого я знаю.
Беккер перевел взгляд на приборную панель. Он предпочел бы делать что-то другое, но Хоснер строго-настрого приказал находиться в кабине до самого конца. Беккер включил радио и стал медленно крутить ручку настройки, зная, что будет делать так до тех пор, пока кто-нибудь не пустит пулю ему в голову. Ему было жаль Мириам Бернштейн и, если уж на то пошло, всех женщин. Он не сомневался, что для них ашбалы приготовили нечто особенное.
– Уверены, что хотите остаться здесь? Я имею в виду…
Мириам улыбнулась:
– Мне тоже дан приказ.
Беккер кивнул:
– У домика пастуха собираются люди. По-моему, они…
– Да, вижу. Но мне хочется остаться с вами. Если, конечно, вы не против.
Он нерешительно кивнул, потом молча пожал ей руку.
Группа израильтян, вознамерившихся покончить с собой, собралась в перепачканной и пропахшей кровью хижине пастуха после того, как оттуда убрали раненых.
Арабы вообще не склонны совершать самоубийства, но никто из евреев не удивился, когда к ним присоединились Абдель Маджид Джабари и Ибрагим Ариф. Все прекрасно понимали, что у этих двоих предостаточно причин выбрать смерть.
В домике было темно, но от этого собравшимся было почему-то легче. Люди почти не разговаривали, лишь иногда перебрасываясь с входящими короткими фразами.