В то время, когда арестовывали людей (не партийную элиту, которая арестовывалась из других соображений, да и сколько там было этой партийной элиты, она исчислялась тысячами, в то время как трудовые армии-лагеря исчислялись десятками миллионов заключенных), итак, когда в то время арестовывали людей, другие, еще не арестованные люди спрашивали сами себя: за что? Да ни за что. Просто там, в сибирских лагерях, нужны были рабочие руки.
У Сергея Воронина, писателя из Ленинграда, есть автобиографическая повесть о том, как он находился в лагере. Он там, будучи тоже заключенным, возглавлял пожарную лагерную команду. И вот ему понадобились два специалиста-пожарника. Прежние, очевидно, умерли. Он, по существующим правилам, написал заявку, и через две-три недели прибыли в его команду два специалиста-пожарника. И тогда Сергея Алексеевича осенило: да ведь их арестовали где-то там в Воронеже или в Астрахани по его заявке! Не потому что они в чем-то виноваты, а потому что понадобились лагерю два пожарника.
Для строительства железных дорог, каналов («великие стройки коммунизма»), городских домов (Солженицын, будучи заключенным, строил дом в Москве), самолетов (Туполев, авиаконструктор, и все его конструкторское бюро работали в заключении), таежных и заполярных городов, в рудниках и на лесоповале работали трудовые армии, принявшие форму лагерей. Но – крестьянство? Крестьяне ведь должны трудиться не в тайге и не в тундре, а тут же, на своей земле, в своих бесчисленных деревнях и селах. Для крестьян была найдена особая, изощренная форма порабощения и принуждения к бесплатному труду: коллективизация и колхозы.
Академик В. А. Тихонов в своем предисловии к роману Бориса Можаева «Мужики и бабы» пишет о коллективизации:
«Речь шла фактически о хлебе. Более 80 процентов валового урожая, три четверти всего товарного хлеба в те времена… давал уже середняк (то есть зажиточный крестьянин). В выступлениях И. В. Сталина того времени можно четко проследить логику его политики по отношению к крестьянству, которую он и не считал нужным вуалировать: стране нужен хлеб; этот хлеб теперь у среднего крестьянина. Крестьянин согласен отдать хлеб только в обмен на промышленные товары, которых у государства нет. Чтобы их иметь, надо развивать промышленность, а для этого нужен хлеб. Замкнутый круг! И надо разорвать его. Как? Мы не можем за бесценок взять хлеб у крестьянина, но… можем взять его у колхоза. Значит, надо немедля объединить крестьян в колхозы, а по отношению к тем, кто сопротивляется, применить антикулацкие законы, для чего подвести зажиточных крестьян под категорию кулака… Нельзя забыть, каких жертв – социальных, психологических и человеческих это стоило». (ТИХОНОВ В.А., академик ВАСХНИЛ. Журнал «Дон», э 1, 1987, стр. 20-21.) Академик прав: главная цель у государства была – бесплатно отбирать у крестьян весь хлеб и распоряжаться им по своему усмотрению.
Хлопотно и неудобно отбирать хлеб у каждого крестьянина, уж очень очевидным было бы ограбление крестьян, другое дело – колхоз.
Крестьянин (колхозник) уже психологически не считал колхозный хлеб своим, а значит, не столь болезненно-жалко было с ним расставаться.
Придумали даже «первую заповедь», по которой сначала немедленно после уборки урожая хлеб нужно везти и сдавать государству. Придумали «Красные обозы», и вот свой же родной хлеб, выращенный на родной земле, с красными флагами (а кое-где и с музыкой) увозили из колхоза на ссыпные пункты. И никто не видел, что тут не праздник, не торжество, но самое очевидное издевательство.
Заметим, что платило государство колхозам за зерно 70 копеек за центнер, то есть за сто килограммов. Молоко вообще сдавали бесплатно.
Где-то, кем-то было решено, что от каждой крестьянской коровы надо отдать 412 литров молока. И вот бабы, идя с «полден», то есть из пасущегося стада, где они доили своих коров, шли с полными ведрами парного молока туда, где в центре села стоял с металлическими бидонами «сливач», и сливали в эти фляги все свое молоко. Он увозил его на молокозавод, там из молока откачивали сливки, а жиденькую, синенькую водичку возвращали в село и раздавали колхозникам. Называлась эта водичка «обрат». То, что возвратилось обратно.
Были годы, когда колхозникам в нечерноземной полосе (а это большая часть России) выдавали за их работу на колхозных полях по 3-5 копеек в день.
Конечно, устроители колхозов (не будем уж говорить о том, что пришлось уничтожить 10 процентов крестьян – шесть миллионов крестьянских хозяйств, около пятнадцати миллионов человек, – чтобы остальные пошли в колхозы, не будем этого касаться, это особая тема), конечно, устроители колхозов догадывались, что производительность земледелия резко упадет. Что из того? Пусть меньше, но зато ведь совершенно бесплатно!
А чтобы колхозники не разбегались от бесплатного, унизительного труда, не за совесть, а за страх, у них были отобраны паспорта (их вернули только в семидесятые годы).
Западному человеку может быть непонятна эта история с паспортами. В других странах паспорт вроде как бы и не нужен, разве что поехать в другую страну.
Революционеры-экстремисты в своей дореволюционной пропаганде тоже считали паспорт орудием насилия и порождением ненавистного царского режима. Однако, захватив власть, они первым делом ввели обязательные паспорта. А как же осуществлять учет и контроль? Более того, они ввели понятие, которого нет ни в одной стране мира, – прописка. Каждый человек обязан (это существует и до сих пор) жить только там, где он прописан, не имея права менять место жительства. Ну, вот. А у крестьян паспорта отобрали. Казалось бы, это – свобода. Но без паспорта в нашей стране нельзя ни устроиться в гостинице, ни – главное – устроиться на работу. Человек без паспорта – это человек без каких бы то ни было прав. Чтобы закончить с этой «паспортной» темой, напомним, что и в самые беспаспортные времена колхозники ухитрялись исчезать из деревни. Было два основных способа: подкупить председателя колхоза («за бутылку»), чтобы он выдал справку на получение паспорта, и, во-вторых, деревенские парни, отслужив в армии, получали паспорта и в колхоз уже не возвращались. В семидесятые годы паспорта были разрешены, но к этому времени деревня уже полуопустела.
Итак, мы видим, что трудовые армии приняли две формы: собственно трудовых лагерей и колхозов. И там и там господствовал принудительный и фактически бесплатный труд. Но не надо думать, что принудительный и бесплатный (почти бесплатный) труд существовал только в колхозах и лагерях. Учет, контроль, принуждение в той или иной форме распространялись на всю страну, на все сферы труда. Приведу один конкретный пример.
Однажды мне попался один документ о Ханты-Мансийском национальном округе. Там было написано:
«За счет рационального освоения угодий (а надо сказать, что ханты, как и манси, из века в век занимались только охотой и рыболовством) охотники сдают (заметьте это словечко – сдают) ежегодно по 200 белок, 25-30 соболей и куниц, более ста штук ондатры, 200-500 штук боровой и водоплавающей дичи».
Это то, что каждый охотник повез бы в прошлом на ярмарку и свободно там продавал бы по установившимся рыночным ценам. Но теперь он сдает свою добычу государству, стараясь выполнить годовой план. А годовой план он старается выполнить, чтобы получить свою зарплату в 200-300 рублей (впрочем, меньше). А годовой план ему «спущен» в рублях. То есть он должен добыть разной дичи в год на 1200 рублей. И вот, чтобы получилось 1200 рублей, он сдает 200 белок, 25-30 соболей и куниц, 100 ондатр, да еще 500 штук боровой и водоплавающей дичи. А теперь попробуйте купить у государства хотя бы одного соболя.
Так что же это, если не наглый грабеж бедных ханты и манси. (Раньше они назывались – вогулы и остяки.) Но это касается не только ханты и манси, ненцев-оленеводов, охотников Алтая и Уссурийского края, Якутии, рыбаков, добывающих семгу и нельму, осетров и стерлядь, омуля и горбушу, пелядь и сосвинскую селедку, трепангов и крабов, красную и черную икру. Всюду добытчики этих ценнейших рыб получают грошовые зарплаты, а добычу свою «сдают» государству за бесценок, а государство зарабатывает на этом тысячи и десятки тысяч процентов.