Дальше до конца деревни Тропынин промолчал. Выскочив из Серебровки на проселочную дорогу, самосвал рванул мимо березовых колков. Антон посмотрел на показания счетчика километража и перевел взгляд на спидометр — стрелка словно прилипла к цифре «60». Отмахав от околицы ровно километр, Тропынин, будто вспомнив свою обязанность, заговорил:
— А вот на этом месте догнал самого Екашева. С двумя корзинами за грибами топал. Тормознул, кричу: «Залазь, дядька Степан, в кабину рядом с Андреем! До пасеки подброшу, там самое грибное место!» Он рукой махнул — катись, дескать. Я дальше врубил на всю железку… — Помолчал не больше полминуты и показал на приближающийся колочек. — Вот тут какой-то заезжий грибник пасся.
— Почему «заезжий»? — спросил Антон.
— В этом колке никогда грибы не растут, наши сюда не ходят.
Антон решил уточнить:
— Как этот грибник выглядел?
— Здоровый бугай, в зеленом брезентовом дождевике.
— Дождь, что ли, был?
— Здесь нет, а в райцентре накануне вечером хлестал здорово. Видать, этот мужик в прошлый день из райцентра сюда по грибочки приперся.
— Лицо не разглядел?
— Не-ка. На четвереньках он елозил. Один лишь разок на самосвал зыркнул и в колок подался.
Попросив Тропынина остановиться, Антон вылез из кабины, подошел к опушке колка. Никаких грибов, следов — тоже. Располагался колок на взгорке. С его противоположного конца просматривалась, как на ладони, бывшая стоянка табора, чуть подальше пестрели разноцветные ульи серебровской пасеки. За пасекой, мимо других колков, тянулся старый тракт, сворачивающий на шоссе против разъезда Таежное. Само шоссе, уходя влево, взбегало на небольшой подъемчик и ныряло в низину к Крутихе. За Крутихой начинался длинный подъем, с перевала которого, как знал Антон, уже виднелась окраина райцентра с высоким элеватором вдали. По шоссе одна за другой шли машины.
Наглядевшись, Антон вернулся к самосвалу и, по-тропынински взмахнув в кабину, сказал:
— Поехали дальше, Сергей Павлович.
Обогнув колок, Тропынин свернул к пасеке. Притормаживая, показал место, где высадил Барабанова. Спросил:
— Дальше куда, товарищ капитан?
— Точно той дорогой, как тогда ехал.
— Значит, на Поповщину.
Вскоре впереди зажелтело широкое пшеничное поле, по которому — уступом, друг за дружкой, двигались комбайны. Было их около десятка.
Развернувшись на стерне, Тропынин затормозил, вылез из кабины на подножку в полный рост и, придерживаясь одной рукой за дверцу, а другой покручивая баранку, стал пристраивать-1 ся к переднему комбайну. Поставив кузов под брезентовый рукав и уровняв ход самосвала с ходом комбайна, закричал:
— Петро-о-ович!.. Шуруй!
Пожилой комбайнер, блеснув на солнце стеклами пылезащитных очков, оглянулся, и тотчас из брезентового рукава в кузов хлынул поток зерна.
Управившись, Тропынин сел в кабину.
— Опять, товарищ капитан, ехать, как тогда?
— Опять, — сказал Антон.
— В тот день на краю поля пшеницу убирали.
— Давай туда и заедем.
Самосвал, сердито урча, покатил по мягкой стерне влево от комбайнов. Обогнув попавшийся на пути березничок, развернулся по часовой стрелке и, всхрапнув, вырвался с облегчением на старый тракт. Через несколько минут слева мелькнуло место цыганской стоянки. Впереди показалась пасека, отгороженная от тракта реденьким березовым колком. Подъезжая к ней, Тропынин нажал ладонью на сигнал, а поравнявшись, затормозил. Глядя на часы, сказал:
— Все в точности повторяю.
Еще раз продолжительно посигналил. Выждал ровно минуту, скрежетнул рычагом скорости и пустил самосвал по тракту дальше.
— Никого здесь не видел? — спросил Антон.
— Перед пасекой косач почти из-под колес вылетел и несколько рябчиков через дорогу фыркнули. А после пасеки, как в пустыне…
— До самого шоссе?
— Ну, я даже подумал: «Что так тихо на дороге?» Обычно, когда по старому тракту мчишься, всякая живность из травы по сторонам разлетается.
Припоминая вычерченный следователем план, Антон про себя отметил, что после пасеки Тропынин ехал по следу недавно промчавшейся цыганской подводы. Потому и опустел перед ним затянутый травою старый тракт.
— Сергей Павлович, когда с Барабановым мимо цыганского табора проезжал, лошадь их там не видел?
— Видел монголку. Запряженная стояла.
— А когда уже с зерном?
— Палатки, помню, слева виднелись, а лошадь, кажется… Нет, не было уже лошади.
«Все сходится», — подумал Антон и, увидев приближающийся березовый колок, в котором, по рассказу Славы Голубева, опергруппа обнаружила труп Барабанова, попросил Тропынина остановиться.