— Тут в аптеках ничего не допросишься. Все только по рецептам. Забегу к вам вечерком, если позволите, — выкрикнул он, убегая. Только мелькнули между деревьями его длинные красные трусы.
Ольга неприязненно подумала, что Гриша забежит не столько из-за лекарства, сколько поболтать. Опять будет ее выспрашивать про визит этой женщины. Жены или бывшей жены мифического брата. Может, и ей удастся что-то узнать об этом… этом… Хотя нужно ли узнавать?..
…Она и в самом деле занялась тут рисованием. С автопортретом ничего не вышло — лицо получалось каким-то непривычно растерянным, с безумно вытаращенными глазами. Этот рисунок она бросила, не докончив. Принялась за другой.
Вариации на темы балтийской мифологии. Два брата — мифических близнеца — сражаются друг с другом за одну женщину. Солнце и Луна соперничают из-за Земли…
Свой рисунок она слегка стилизовала под «скандинавскую древность». Братья напоминали древних викингов, а женщина — северную деву с длинной желтой косой.
Смешной эпизод с вульгарной «женой брата» (или даже «бывшей женой брата»), прискакавшей на курорт за ужасным Немо, преобразился в живую поэзию, стал прозрачным, холодно-сияющим, ритмичным. Ольга была довольна результатом — рисунок получился славным, с красивыми изгибами фигур, которые как бы вторили друг другу. Это был как бы общий танец, а не борьба.
Разглядывая выполненный цветной пастелью рисунок, Ольга продолжала размышлять, почему все же этот человек назвал ее «женщиной мечты».
Скорее всего, он не знал, как спровадить эту настырную бабенку, — она не желала уезжать. Вот он и указал на первую попавшуюся ему на глаза женщину, встретившуюся ему по дороге с вокзала. Решило дело то, что Гриша Элькин мог ему что-то о ней сказать. Сказал, должно быть, что художница, и это прибавило «поэтического флеру».
И тогда этот Немо нажал на самый сильный и болезненный рычаг — ревность, чтобы несносная бабенка-бухгалтерша убралась восвояси.
Ольга прямо-таки зауважала себя после этого объяснения. Все-таки она умная, хотя больше всего ценит интуицию. И в своей работе полагается только на нее…
Забежавший вечером Гриша подтвердил ее догадки. Действительно, уехавшая «бывшая жена брата» (ее звали Аллой) спрашивала у Гриши, что за женщину встретили они с Немо по пути к дому и не может ли Гриша дать ее адрес. А отказать он ей не мог, потому что… Тут такое странное совпадение. Жена ректора в институте, где он тоже немного подрабатывает, ведет курс современного делопроизводства, дружит с этой Аллой. Алла его, можно сказать, и устроила на это место, еще когда жила в их доме. Гриша знал (вероятно, от самой Аллы), что она к Ольге заходила. Но вот зачем — об этом он мог только гадать. Любопытство его распирало. Но Ольга хранила молчание. Да и что можно было сказать? Пришла на нее поглазеть? Глупо и странно! (Но ведь так и было!)
Гриша, заболтавшись, забыл бы, наверное, зачем пришел, если бы вышедший в коридор Борис (Ольга не хотела приглашать Гришу в комнату, где были разбросаны рисунки), не вручил ему несколько малюсеньких зеленоватых таблеток гугенотала.
— Владейте. Три раза в день после еды и простуду как рукой снимет.
— Если не начнется что-то другое, — язвительно добавила Ольга, которая любое лекарство считала ядом и лечилась исключительно травами.
Гриша привычно рассмеялся, положил таблетки в карман брюк и добавил некстати (он ведь чужих слов почти не слышал):
— Представьте, Олечка, наш Немо оказался старым Казановой. Потасканным Дон Жуаном. Выяснилось, что Алла от него всю жизнь была без ума. Говорит, что из-за него развелась с мужем. Думаю, заливает. Он мне сам за бутылкой коньяка признавался, что терпеть ее не может. У них, правда, есть дочка. Сейчас уже взрослая. Живет отдельно… Олечка, а я так понимаю, что Немо и на вас глаз положил. Заприметил по дороге. Борис, вашу жену заприметил один сумасшедший!
Борис поправил очки и произнес совершенно серьезно:
— А почему вы думаете, Гриша, что мою жену может заприметить только сумасшедший?
Тут уж они все втроем расхохотались, причем громче всех сама Ольга…
…Она не замечала времени. Шла, словно сквозь него, рисуя, ловя образы проходящих мимо людей, радуясь солнцу, облакам, дождику, собакам, своим летящим, легким, перламутровым нарядам. Своей свободе, своей творческой искре, которая озаряла ей жизнь. Тому, что рядом с ней надежный и талантливый Борис.
Старый Казанова ее заприметил? Положил на нее глаз?
Как смешно, как нелепо, как трогательно! А пусть! Приятно, если она еще может кого-то увлечь! А вот сам Казанова вызывал у нее большие сомнения. Разве может он кого-то прельстить, кроме чудовищно вульгарной Аллы? Все явные признаки болезни, депрессии, маниакальности, словно бы свидетельствовали о недосягаемой для нее самой, Аллы, утонченности и интеллигентности!
И все же напрасно, ой, напрасно не поверила Ольга в чары старого Дон Жуана! Буквально на следующий день, когда они с Борисом шли к морю, Ольга зацепилась глазами за идущую впереди них пару. Она сразу узнала эту согнутую, еле переступающую ногами фигуру, одетую все в ту же застиранную серенькую рубашечку. А рядом порхала какая-то молодая особа в коротенькой цветной юбочке, длинноногая, тоненькая и юркая.
Бог мой! Еще одна! Откуда он их берет? Непостижимо!
Потянув мужа за собой, она свернула на другую дорожку. Сказала, что тут тенистее.
Вездесущий Гриша Элькин, у которого появилось наконец-то некое «дело» (и ощущающий живой интерес к этому «делу» Ольги), восторженно сообщил ей по телефону, что к Немо приехала нынешняя жена брата. Утешить его в горе. У них с братом, оказывается, умерла какая-то девяностолетняя тетка. И вдобавок какого-то родственника убили. Троюродного брата или дядю. Коммерсанта. И Немо впал в жуткую депрессию. Эту Катю Гриша прекрасно знает. Та еще штучка! И почему это приличные евреи каждый раз выбирают русских баб? (Гриша словно забыл, что сам был женат на русской.) Вот эти бабы и начинают чудить. С этой Катей сосед постоянно ругался, крики были слышны даже на их с Маечкой этаже — а они живут двумя этажами выше. Но Гриша не подозревал, что и вторая жена влюбилась в брата мужа и, судя по теперешнему приезду, собирается с ним остаться.
— Старикан-стариканом, — хохотал Гриша, — а любому молодому даст фору. Вторую жену отбивает у собственного брата. Я его в доме видел считанные разы, а он не дремал. Скажите, Олечка, ну чем такой может привлечь женское сердце?
Ольга ответила резко и раздраженно:
— Ничем!
— Вот и я так думаю!
Гриша расхохотался и повесил трубку, довольный окончанием разговора.
…На плотных розоватых листах французской бумаги Ольга продолжила свою северную серию. Два витязя сражаются друг с другом, а за ними наблюдают три желтокосые северные девы. Луна борется с Солнцем, а три природные стихии — Земля, Вода и Воздух — ожидают исхода поединка.
И опять все круглится, все рифмуется, все бликует и отражается на этих праздничных светлых листах. Потому что Большой космос очищает все низменные и тяжелые страсти, делает их прозрачными и прохладными, как прибалтийский воздух, как прибалтийская вода и прибалтийская земля, на которой произрастают нежные, умеренно сладкие плоды.
Три девушки соответствуют трем стихиям. Ольга преображала реальность, колдовала над ней. Может, она и себя подставляла в этот колдовской хоровод? Ведь сумасшедший братец, как выразился Гриша, ее «заприметил»? Да, но где же стихия огня, которую она, Ольга, так любит — бурная, чувственная, жгучая? Ольга интуитивно приберегала ее для следующих рисунков. Необходима ведь драматургия цвета, развитие внутреннего конфликта.
Да и в реальной жизни, в этой праздной, пустой, в этой счастливой и беззаботной курортной жизни что-то подспудно назревало. И вещее сердце Ольги ловило тайные сигналы…
Как-то так получилось, что она много размышляла о человеке, встреченном ею на дороге, ведущей с вокзала. Ужасном, тяжелом, но почему-то «положившим на нее глаз». Впрочем, занимало ее скорее другое. Сама она была из породы женщин, о которых Лермонтов сказал: «Полюбит не скоро, зато не разлюбит уж даром». И вот феномен отчаянных дам, которые, все бросив, устремлялись за ужасного видом, опустившимся, старым, да к тому же явно больным, погруженным в тяжелую меланхолию человеком, раздражал ее любопытство.