1. Как я оказался на Востоке
Почти сразу после занятия Эстляндии нашими войсками я должен был делать доклад на одном собрании в Альтоне[5]. Как и было объявлено, я должен был говорить о «Взаимопонимании между народами – против аннексий». Из-за недостатка времени я не смог в полной мере подготовиться к выступлению, в частности, я не имел возможности основательно обдумать положение, созданное нашим наступлением[6], а потому чувствовал себя несколько неуверенно. Мне было весьма желательно еще до доклада переговорить с видными членами партии[7] из Альтоны. В ходе этой беседы обсуждался также и вопрос буферных государств на Востоке. Я всегда полагал противоречившим здравому смыслу то, что называли «германской политикой в буферных государствах». Не в связи с питаемым некоторыми моими товарищами по партии благородным пиететом по отношению к решениям Венского конгресса и вовсе не из-за приверженности к принципу status quo ante bellum[8], а лишь вследствие своего убеждения, что исторический прогресс требует создания не мелких, не слишком эффективных национальных государств, а скорее формирования крупных и скоординированно управляемых экономических областей. Под этим я имею в виду: кому должны достаться приграничные территории русских, должна решать сила, однако самостоятельными становиться им не следует, это противоречило бы логике мировой истории, как и вообще весь девиз: самостоятельность малым нациям! Это было бы мудростью позавчерашнего дня, мелкобуржуазностью. Мне же возражали, что свершившимся фактом стало давно уже произошедшее восстановление польского государства[9], его теперь уже нельзя отменить, а потому это влияет и на решение судьбы остальных буферных территорий на Востоке. Это, к сожалению, так.
Это событие и стало поводом к тому, чтобы я тут же более подробно занялся вопросами, связанными с Востоком, его историей, экономикой и управлением. Я делал это из простой обязанности гражданина хоть как-то участвовать в происходящих крупных политических событиях и не мог знать, что когда-нибудь буду использовать полученные таким образом знания и на официальном посту.
В июле 1918 г. имперское ведомство внутренних дел запросило меня, не желаю ли я предпринять исследовательскую поездку в прибалтийские земли. Я согласился и обязан был назвать и еще нескольких профсоюзных лидеров, которых можно было бы также пригласить туда. По моему предложению от планов выезда крупной общественной делегации пока воздержались, ограничившись лишь очень небольшими группами. Первая состояла из господина Пауля Умбрайта, главного редактора издаваемой объединением профсоюзов «Корреспонденц-блатт», и меня. Мы выехали из Берлина в конце сентября 1918 г. Наша поездка должна была продлиться около двух недель. Мы посетили Либаву, Митаву, Ригу, Дерпт и Ревель. Пауль Умбрайт заезжал и в Ковно, в то время как я после 12-дневного турне вернулся в Германию, где для начала дал в Берлине в имперском ведомстве итоговый устный отчет, а также заявил, что представлю и подробную записку по этому поводу.
У нашей поездки была цель – якобы познакомить ведущие профсоюзы с возможностями для расселения в Прибалтике, чтобы затем они оказали поддержку далеко идущим германским планам колонизации. Для меня эти вопросы были не совсем в новинку. Уже в 1915 г. я присутствовал на докладе курляндского помещика и организатора колонизации Сильвио Брёдериха[10], который он делал перед небольшим кругом гамбургских политиков. В ходе недавних своих исследований я также постоянно сталкивался с новейшими попытками немецкой колонизации.
Наилучшее представление о мерах, предпринятых к тому моменту германской администрацией на прибалтийской территории, предоставила мне чрезвычайно познавательная беседа в Либаве с главой округа Гробин – бароном Книгге[11]. Книгге и сам был управляющим в поместье (хозяйствовал в Ганновере и в Западной Пруссии), но родился он в Курляндии и там провел свою молодость. Таким образом, у него были прекрасные данные для решения связанных с темой колонизации вопросов, а кроме того, он был немецким патриотом, прекрасно понимавшим суть экономических потребностей своего Отечества. В тот момент еще нельзя было предположить, что война окончится столь сокрушительным для нас миром[12]. Негативные последствия удара во фланг после отхода за Марну и «клещи» под Реймсом, конечно, тогда уже были. Фронт колебался. Однако тогда еще нельзя было предугадать, что крушение уже на пороге. В августе 1918 г. я или в «Глоке», который тогда был рупором германских правых социалистов, в своем открытом письме Леону Жуо, французскому Легину[13], или даже в специальной статье о военном положении писал, что неоспоримое превосходство противника в людских и материальных ресурсах все же будет иметь успех, германские войска будут шаг за шагом оттеснены, и что поэтому победа союзников теперь стала более вероятной. Однако я писал (причем с намерением тем самым воздействовать на принимаемые в Германии решения) и о том, что германское отступление пойдет через Бельгию, а потому одна миля за другой станут театром яростной последней схватки за оккупированные территории, а потому полная военная победа может быть достигнута только ценой полного опустошения Бельгии. Я надеялся, что такая перспектива вынудит вражескую коалицию обеспечить умеренные условия мира еще до того, как дойдет до такой финальной схватки[14]. Но даже в этом случае положению Германии как мировой промышленной и торговой державы будет нанесен страшный удар, а потому следует по возможности позволить избыточному немецкому населению выехать в те области, где оно не лишится своей немецкой национальной принадлежности. Такими землями могли стать прибалтийские страны с их способностью принять большое количество переселенцев. Исходя из этих соображений, я с самого начала положительно относился к планам немецкой колонизации прибалтийских стран.
5
Альтона
6
Германское наступление началось 18 февраля 1918 г., причем на прибалтийском участке фронта оно развивалось особенно быстро. Двинск был занят в тот же день, Ревель и Псков 24–25 февраля, Нарва 3 марта 1918 г. 4–5 марта после подписания Брестского мира стала формироваться демаркационная линия между германскими и советскими войсками, просуществовавшая до конца ноября того же года. Она была намечена лишь приблизительно, долго согласовывалась и не соответствовала ни условиям Брестского мира, ни Добавочного договора к нему от 27 августа 1918 г. 3 марта 1918 г. Советская Россия подписала Брестский мирный договор с Центральными державами, который отдал Эстонию, Латвию, Литву и большую часть Белоруссии и Украины Германии. Поэтому рано утром 4 марта последние части Красной Армии оставили Нарву. Формировавшаяся в Русской армии эстонская дивизия 20–21 февраля 1918 г. по собственной инициативе вступила в переговоры с германским командованием, которое использовало ее содействие для быстрого захвата Эстляндии. Несмотря на провозглашение независимости Эстонии, германские оккупационные власти уже в апреле распустили все эстонские войска.
7
То есть Социал-демократической партии Германии (СДПГ), на тот момент – социал-демократов большинства, ведь их левое крыло, независимые социал-демократы, а в их числе и будущие коммунисты из группы «Спартака», откололись еще весной 1917 г., образовав НСДПГ.
9
Август Винниг имеет в виду декларацию Центральных держав от 5 ноября 1916 г. о восстановлении польской государственности, вызвавшую большое негодование немецких националистов и консерваторов, однако долгое время имевшую мало практических последствий. После того как надежды германской Ставки обрести тем самым многочисленные союзные польские войска за счет притока добровольцев провалились, быстро дошло до конфликтов с польскими легионами, лидер которых, будущий маршал и «начальник государства Польского» Юзеф Пилсудский (
10
Сильвио Брёдерих
11
Вильгельм барон Книгге
12
Либо Август Винниг лукавит, либо вполне честно передает всю степень неадекватности в оценке общей военно-политической обстановки в ходе Великой войны даже сравнительно информированными представителями оппозиционных политических кругов Германии. Беседа с Книгге имела место в начале октября 1918 г., когда поражение Германии было очевидно. Предполагать, что победившая после столь кровопролитной войны Антанта согласится на сравнительно компромиссные условия мира с побежденными, могли только отъявленные оптимисты. В оправдание политиков и дипломатов может быть принято лишь то обстоятельство, что вплоть до 29 сентября 1918 г. военные во главе с 1-м генерал-квартирмейстером Эрихом Людендорфом
1919 г. Разработанные без участия германской делегации, они в прямом смысле повергли даже испытавшую на себе унизительные условия Компьенского перемирия Германию в шок.
13
Леон Жуо
1920 г., который поддерживал А. Винниг, ведь к тому времени пути бывших однопартийцев под влиянием ряда событий, в том числе и в Прибалтике, существенно разошлись. Для автора этой книги Легин превратился в имя нарицательное.
14
Получилось несколько иначе: к моменту заключения Компьенского перемирия большая часть Бельгии еще оставалась под германской оккупацией, так что до боев за Брюссель, например, дело не дошло.