— Ничего… — услышал он малость подрагивающий голос Костика. — Держит… Интересно, сам-то он как… снаружи?..
— Думаю… не пропадет… — В горле Сергея Арсентьевича сделалось шершаво. — Что это было? Бомба? Снаряд?
— А тебе не все равно?
— Ну… все-таки…
— Ф-ф!.. Мр-р!.. Ш-ш!..
Оба привскочили от неожиданности и уставились на возникшее возле миски существо. Это была знакомая им кошечка щучьей расцветки с двумя рыжими подпалинами на хребте. Шерстка — дыбом, зрачки разъехались во весь глаз. Ночная тварь.
— Господи… — поражение вымолвил Мурыгин. — Откуда ты, киска?..
— Откуда-откуда… — ответил за пришелицу Стоеростин. — Из-под артобстрела!
— Я понимаю… Как ее туда занесло? Или он им даже укрытия не сделал?
— Кто?
— Сосед наш!
— Черт его знает!..
— Или прямое попадание?.. — с затаенным страхом произнес Мурыгин.
— В навесик?
Тот не ответил. Вроде бы кошечка была цела-невредима, только сильно испугана.
— Может, просто погулять пошла, а тут все и началось… — с надеждой предположил Костик. Протянул руку, но погладить не решился. От ужаса могла и цапнуть. — Напугали киску… дураки здоровые… — Он обернулся к Мурыгину. — Сайру вскрой!
Сайру кошка есть отказалась. Снова ослепительно чиркнуло по куполу, снова шатнулась земля.
— Угодит — выкорчует на фиг… — предупредил Мурыгин.
— Пожалуй… — с кряхтением согласился Костик.
Бушующий снаружи ад был в точности таков, каким он представлен в Писании: огонь и тьма кромешная. Единственное отличие — тишина. В конце концов не выдержали — залегли.
И все равно было очень страшно. Во время снегопада по крайней мере обозначались очертания купола, а тут полное ощущение беззащитности: лежишь ничком, опасаясь поднять голову, то ли оглохший, то ли контуженый, а вокруг — огненно-черный кошмар, неслышный армагеддон. Вдобавок земля под навесиком не только содрогалась при взрывах — она еще издавала звуки. Недра тихонько взрыкивали.
Потом кто-то вскочил на спину Мурыгина — и тот чуть не заорал. Передние когтистые лапки деловито, по-хозяйски размяли Сергею Арсентьевичу загорбок, словно бы взбивая подушку, после чего бесцеремонная киска свернулась клубком промеж лопаток. Хотел сбросить, как вдруг сообразил, что обнаглела-то она не зря — явно почувствовала себя в безопасности. А коли так…
Закинул руку за спину, попытался погладить.
— У президента заболи, у спикера заболи, у киски заживи…
Лежащий рядом Стоеростин нервно заржал.
* * *Конца света они так на сей раз и не дождались — уснули. Просто устали бояться. Приблудная зверушка перебралась на Костика, належанного многими поколениями котов, замурлыкала. Это мурлыканье и было последним, что запомнил Сергей Арсентьевич, перед тем как провалиться в сон.
Сначала ему привиделось черт знает что, точнее — ничего не привиделось. Громоздились кругом серые глыбы мрака, ворочались, скрежетали, ревели. Словом, почти все то же, что наяву, только гораздо шумнее. Потом пригрезилось, будто никакая это была не бомбежка — и они со Стоеростиным пробудились после ночной грозы. Свежий воздух, ясное небо, мокрая трава. «Ну! — хотел сказать во сне Мурыгин. — Что я тебе вчера говорил? А ты: бомбят, бомбят…»
После чего и впрямь проснулся.
Воздух в укрытии, казалось, точно отдает недавней грозой, да и утро выдалось солнечное. Стоило, однако, привстав с драного пледа, оглядеть окрестности, сделалось жутко. Дымящаяся роща, изломанный обугленный сад, разбросанная взрывами земля. Удивительно, но нигде ничего не горело, хотя копоти хватало с избытком.
Мурыгин содрогнулся и отвел глаза. Взгляд его упал на вскрытую консервную банку. Вылизана до блеска. А кошечки нет, кошечка ушла — должно быть, подалась к своим.
Затем обернулся к Стоеростину. Тот сидел и, сгорбившись, неотрывно смотрел на миску. Словно медитировал. Сергея Арсентьевича поразило выражение его лица — отрешенное, исполненное затаенной муки.
— Что?.. — шепотом спросил Мурыгин. Костик очнулся, облизнул губы.
— Видишь?.. — обессиленно выговорил он.
Мурыгин взглянул. Обломанные вчера за ужином съедобные отростки скукожились, усохли. Исчез и родничок. От водицы на пне осталась жалкая лужица.
— Что?.. — беспомощно повторил Мурыгин.
— Завтрака не будет, — сказал Костик. Равнодушию, с которым он это произнес, не верилось.