— Какой я тебе, нафиг, главврач?
— Хороший, — улыбается Лена.
— Хреновый, — одновременно с ней отвечает Волк. Никто не смеется. Макс степенно приводит в порядок одежду. Вадим разглядывает начерченные на листе фанеры Врата, линии которых уже начали осыпаться. Отработавшая, отжившая свое время печать, и потухшие свечи в причудливых восковых потеках по ее углам — как отжившие свое люди.
— Хоть бы определились для начала, — вяло огрызается Костя. Он выглядит чертовски уставшим. Да и все мы не лучше.
Рэм, нацепив наушники, гоняет на плеере радиоканалы — «сверяется с реальностью», как он это называет. Почувствовав мой взгляд, показывает большой палец — реальность та самая, из которой мы уходили, или очень похожая на ту. Но плеер выключать не спешит.
— Кость, все же, что не так с «прибоем»? — спрашиваю я. Меня не отпускает чувство, что что-то мы упустили из внимания… Что-то важное.
— Если мячик, уроненный девочкой Таней в реку, не унесет в Каспийское море — однажды его прибьет к берегу, — неохотно отвечает Костя. — Вопрос в том — что, в нашем случае, мячик?
Проходимцы, которых мы встретили на аллее — неопытные новички. Но это не значит, что они невнимательнее или глупее нас: они вполне могут понимать больше нашего. Однако смутное чувство чего-то упущенного не исчезает.
— Любопытно. Но твоя аналогия немногим лучше максовой, — говорит Рэм, вытащив один наушник. — Я все-таки ставлю на кинотеатр… Или на любой их командный мем.
Костя пожимает плечами. В тишине слышно, как тикают часы. Полшестого.
Обычно все иначе: после ритуала разговоры достигают такого накала, что только обивка на стенах хранит соседский сон, а традиционная бутылка — та самая, образ которой Вадим протащил в глюк в честь первого рейса поезда — уходит за четверть часа. Но сегодня разговаривать не хочется. Не хочется даже думать. Не хочется и разъезжаться — слишком уж все… слишком. Волк и Лена идут на кухню пить чай, но так и не включают чайник: молча сидят, глядя друг на друга. Макс рассеяно листает взятый с полки журнал. Вадим осторожно, линия за линией, стирает печать.
Я забираю из холодильника коньяк. Пить его после того, что сделал Вад, вряд ли стоит. Скорее всего, он попросту безвкусен, как аналоговый глюк табак — и как табак, образ которого побывал в глюке.
— Я пройдусь до аллеи, вылью это там.
Никто не возражает. Костя и Рэм вызываются пройтись со мной, и мы выходим в рассветные сумерки.
— Пива возьмите! — выкрикивает нам вдогонку Вадим.
Пустые улицы похожи на глюк. Только нет никаких рельс, и поют птицы. Тополя на аллее уже начали сбрасывать листья. Осень.
Пожилой дворник в ярко-рыжем жилете метет асфальт напротив институтских ворот и неодобрительно наблюдает, как я выливаю коньяк под понурый тополек.
— Паленка, — зачем-то оправдываюсь я.
— Нормального продукта нынче днем с огнем не сыщешь, — поддакивает Рэм.
— Бутылку хоть не бейте. В урну выкиньте, по-людски, — хмурится дворник. Николай Иванович, Иваныч — так, вроде, его зовут. И работает он в институте давно. Насколько давно — я не помню, но больше десяти лет уж точно.
— Не подскажете, что здесь было раньше, до того, как деревья высадили?
— Сама не помнишь, что ль? Знамо что — электрички ходили. Станцию делали-делали, не доделали, а потом домов понатыкали. И ветку закрыли, ироды. Что б эй-ко-логию, — с трудом выговаривает Иваныч непривычное слово, — не портила, значит, а нам, значит, в автобусе толкайся.
Пустая бутылка выскальзывает у меня из рук и со звоном разбивается об асфальт.
— И грянул гром, — тихо говорит Костя. Он совсем не кажется удивленным.
— Электрички?! Станция?!
— Просил же по-людски, чтоб тебя!.. — Иваныч замечает выражение моего лица и сдерживается. — Ну да, станцию делать хотели… Идите уже. Напакостили, а мне, значит, убирай… Отойди хоть, не мешайся.
Я на негнущихся ногах отхожу в сторону. «Электрички. Станция».
Иваныч, ругаясь себе под нос, сметает в кучу осколки и скрывается за институтской проходной. Костя разминает в пальцах неразожженную сигарету.
— На нас ехал не товарняк. Я думал, вы заметили.
— Что еще, по-твоему, мы заметили?! — взрывается Рэм.
— Что самое время сходить за пивом.
— Так иди. Оба идите, раз охота ругаться. За домом направо. — Я показываю на девятиэтажку напротив. Прямо за ней есть маленький магазинчик, где, накинув сверху стольник, можно через черный ход взять алкоголь в любое время суток. Вернее сказать — должен быть магазинчик.