Он не успел отойти от нашего лагеря и десяти шагов, как снова послышался плеск весел, а вскоре мимо нас прошел рыбак в белой панамке. Возраста он был примерно такого же, что и дед со своим сержантом. Только вот доброжелательным его назвать было трудно.
— Понаехали тут, своими пулеметами всю рыбу распугают, — пробурчал он. У Сереги не только зрение, но и слух оказался отменным. Услышав, что бурчит рыбак, он как заорет.
— Шел бы ты лесом, Яков Панфилыч, если совсем из ума выжил и Сашку Белова не узнаешь.
— А хоть и узнаю, что с того? Вас обоих еще в сорок пятом надо было под трибунал отдать, — снова пробурчал Яков Панфилыч. — А то ишь, шуры-муры почти на передовой. — И он, задрав голову в панамке, пошел дальше.
— Вот же гондон штопанный, — сплюнул дед. — Как был им, так, похоже, и помрет. Козёл плешивый.
— А кем он был, раз под трибунал вас хотел? — мне стало любопытно, что это за товарищ такой.
— Политрук. Всё в партийные вожаки метил. Да под меня копал, тьфу, — дед опять сплюнул. — Только хер ему, а не трибунал, мы же с Серегой герои, — он хохотнул.
— И чего он так на вас взъелся? — я посмотрел вслед белой панамке. Надо же, какие страсти на войне творились.
— Да все из-за врачихи молоденькой. Настеньки. Ух как он перед ней гоголем ходил, да только она вон, его выбрала, — и Серега хохотнув ткнул в моего деда, а я внезапно понял, что это о моей бабушке Насте говорят. — А я вот всегда говорил, что ты намеренно тогда ногу дал себе ранить. Девки-то молоденькие жалеть шибко любят. А тут такой красавец, да молодой и неженатый. И жалеть-не пережалеть, — он снова хохотнул, а дед показал ему кулак и снова пошел к реке.
— Только бы в шляпку эту белую не попасть. Вот ведь до греха доводит, прямо искушает на старости лет. Как был гондоном, так и остался. Пень старый собакам ссать, — ругался дед негромко все то время, пока шел к своему старому месту, откуда всегда птицу стрелял.
Я тихо шел за ним. Не то чтобы надо было его караулить, но, всякое могло приключиться.
Шорох крыльев. В темноте уже ни черта не видно. Плюх, и выстрел. Турпанье крыльев по воде в тишине стремительно наступившей ночи слышно очень отчетливо. Попал. Надо же. Еще могет старый хрыч, ведь на звук стрелял.
— Ромка, фонарь с собой? — я же тихо шел, и как он меня услышал?
— С собой, — нехотя ответил я.
— Иди, подбери. Крякаш, похоже. На шулюм самое оно. — И дед отошел чуть в сторону, давая мне раскатать на ноге болотники и, включив фонарь, осматривать воду. Утка к счастью лежала недалеко от берега. Еще немного и ее вовсе прибьет течением.
— А почему ты Соболя с собой не взял? — проворчал я, заходя в воду.
— Да ты что, с ума сошел? Соболь старый уже, куда ему за утками плавать? — дед даже удивился моей недогадливости.
— А, ну да, Соболь уже старый, а Рома — молодой, Рома сплавает, если надо. Вариант «охотник с собакой», мать вашу.
— Что ты там бурчишь? — с берега спросил дед.
— Ничего, тебе послышалось, — я подобрал утку и вылез на берег.
Скоро варилась похлебка, а старые приятели предались воспоминаниям. Как бы мне не хотелось их послушать, но пара стопок мутного пойла меня сморила так, что я залез в спальник и отрубился.
— Рома, вставай, утро уже, — я открыл глаза. Ничего себе утро. Часа четыре не больше. От воды начал подниматься туман, и холод проникал даже в спальник, заставляя ежиться.
— Дед, я спал часа три, имей совесть, все равно раньше пяти не полетят, — я попытался залезть поглубже и снова закрыл глаза, но дед снова потрепал меня за плечо.
— Вставай, говорю. Пока на свое место встанешь, как раз полетят. Да, смотри внимательно, а то одна белая панамка появится в прицеле неожиданно и все характеристики тебе испоганит. Яшка это может, всё поганить. Человек он такой.
Я уже понял, что от деда все равно не отделаться, принялся выбираться из палатки. Радовало только то, что отстоим утрянку и домой поедем. А там уж я отосплюсь.
Внезапно раздался грохот, да такой, что земля под ногами качнулась. Я не удержался на ногах и упал на колени.
— Это чего такое было? — на земле зашевелился бугор, который при более близком рассмотрении оказался сержантом, спящем прямо на земле, укутавшись в шинель. Я решил, что, если уж его отчество мне никто озвучивать не собирается, буду звать его дед Сергей.
— Не знаю, — я покачал головой, поднимаясь на ноги. Происходящее мне определенно не нравилось. — Землетрясение?
— Какое нахер землетрясение? Это кто-то очень умный рыбу глушить удумал. Ну Яшка, ну держись у меня. Узнаю, что ты балуешься, то прямо по панамке белой настучу, — зло проговорил вылезший из палатки дед.
— Что-то мне не нравится этот туман старлей, — тихо проговорил дед Сергей. — Какой-то он не такой. Какой-то неправильный. Как тогда…
— Брось, обычный туман, как всегда в это время года, — махнул рукой дед, но я увидел, что он делает это немного неуверенно. Какая-то безотчетная тревога передалась и мне. Чтобы как-то занять время, я взял ружье и направился к берегу.
Время шло, а туман и не думал рассеиваться. Да и в добавок ко всему ни хлопанья крыльев, ни утиных криков слышно не было.
— Что-то, Рома, не везет нам сегодня, — я вздрогнул, когда из тумана вышел дед.
— Ты меня так не пугай, я чуть не выстрелил.
— Ты ружье всегда на предохранителе держи, а то ни дай бог, чего случится, — дед попытался вглядеться вдаль, но ничего у него не получилось. — Никуда не годиться. Пошли к лагерю. Все равно в такой туман куда-то ехать равносильно самоубийству. Да еще нога разболелась, как всегда не вовремя, — и дед пошел впереди меня с каждым шагом все больше и больше хромая.
— Это вы тут творите непотребства? — мы сначала услышали крик, и лишь когда вышли к костру, который развел дед Сергей, то увидели, как Яков Панфилыч стоит над философски смотрящим на него Сергеем и потрясает кулаком. Все в нем выражало негодование. Даже белая панамка казалась возмущенной.
— Че ты орешь? Чего мы по-твоему делаем? — дед Сергей помешал остывший за ночь шулюм и только потом повернулся к Якову.
— Утку взрываете, или рыбу глушите. Думаете, я взрыв от чего-то другого не отличу?
— Кто тут рыбу глушит? Ты нас случайно с собой не спутал? — дед сел на стул и принялся разминать ногу.
— А кто, кроме вас, бесы вы старые, мог такое устроить?
— Еще скажи, Яша, что это мы туман напустили, — зло прервал крики бывшего политрука дед.
— А может и вы, я-то откуда знаю, на что вы вообще способны…
Его вопли прервал тихий всплеск. Затем еще один, и еще.
— На веслах кто-то идет, — почему-то шепотом произнес дед Сергей. — Не к добру это. Да и туман этот. Похожий на тот, помнишь, Саня? В Кёнисберге. В том проклятом замке. — Снова раздался плеск вёсел. — Ох, не к добру всё это, — повторил он.
— Почему, — поддавшись коллективному бессознательному, прошептал я.
— Да потому что никто в своем уме с добрыми намерениями не пойдет в такой туман по реке. Кроме того, что легко разбиться, так еще и заблудиться, как два пальца об асфальт. Вот я и говорю, что не к добру все это, — Сергей обвел взглядом землю и подобрал палку. Запахнул шинель и подошел к деду, который поднял ружье.
— Рома, встань-ка сзади. К Якову Панфилычу, — тихо проговорил дед.
— Да ты с ума сошел? Это вы за меня вставайте… — попытался я достучатся до его разума. Я был моложе, реакция у меня была лучше, да и вообще.
— Ты поговори у меня еще. Делай, что велено. Якова Панфилыча караулить надо, а то он таких дел наворотит, что чертям тошно станет. А я не могу, и Серега не может, мы его за все хорошее и прибить можем, а ты просто вразумить сумеешь, — дед говорил, держа ружье, но я видел, что руки уже не могут его удерживать так долго и начинают дрожать мелкой дрожью. Вот что за упрямый старый баран?
Я встал за спинами стариков, чуть ли, не закипая от злости. Яков же стоял тихо, тревожно гладя в сторону звуков. И не собирался делать глупостей. Тем временем в тумане послышались приглушенные шаги, а ещё, вроде бы шелест крыльев над головой раздался. Снова наступила тишина и длилась почти минуту, или что-то около того. Когда нервы натянулись до предела, на поляну вышли два человека. Я опустил ружье и протер глаза. Надо бы рецептик спросить у деда Сергея, что он такого забористого в свой самогон кладет, что такие глюки порождает? А вот дед наоборот вскинул свою двустволку, да и дед Сергей крепче сжал палку, нахмурившись.