Наталья Игнатова — Причастие мёртвых
Пролог
Меч — это ярость, а лук — это власть. Когда ты бьешься мечом, боги выбирают за тебя твоего противника, а когда ты стреляешь из лука, ты сам решаешь, чью жизнь оборвать. Когда ты с луком, ты уподобляешься духам и богам, потому что тот, кто умирает, не понимает, что с ним произошло, это выглядит, как явление природы.
Меч — это лицо самурая. Лук — это его темная сторона.
После колледжа я не собирался поступать в Сандхёрст — отец хотел, чтобы я продолжил учебу в Германии, в Мюнхене. Новый университет, старые традиции, хорошая школа. Все против правил нашей страны и нашей семьи, где все мужчины служили в армии, но отец любил ломать стереотипы и ждал, что я буду поступать так же. Правильно делал. Если не я, то кто? Быть инженером гораздо интереснее, чем служить в кавалерии, это я знал задолго до того, как закончил колледж.
Я уехал в Мюнхен в июле, сразу после выпуска. Я поступил в университет. И стал бы инженером, лучшим в мире, можно даже не сомневаться. По крайней мере, именно это я планировал. Но в ноябре меня убили.
Глава 1
Это чёрное безумье –
Зверь выходит на охоту
За тобой.
Ведь сегодня полнолунье
Застилает мне глаза,
И я иду на бой.
Чевас опрометью летел вдоль ряда составленных друг на друга контейнеров. Подошвы ботинок, подбитые сталью, грохотали по бетону. Такими ботинками хорошо ломать кости, но в них невозможно убегать бесшумно. А сейчас стоило бы. Бесшумно и очень быстро. Белый Пес Турка, Бешеный Пес гнался за ним.
Зазор между нижним и верхним контейнерами — дюйм, не больше, но и это подарок. Чевас прыгнул. Взлетел на крышу нижнего контейнера — дюйма как раз хватило, чтоб оттолкнуться мысками ботинок и прыгнуть снова. На крышу верхнего. Там, наверху, он зажмурился, молясь святому Хуану. Нет, ни хрена он в святых не верил, но когда молишься, лучше получается отводить глаза. Главное вести себя тихо. Сейчас он снимет ботинки, спустится вниз и уйдет. Где там этот putito[1]?
Зная, что его уже не видно, Чевас, неслышно ступая, подошел к краю, глянул вниз. Бешеный Пес остановился прямо под ним, озирался, подняв голову, втягивал ноздрями воздух. Пес и есть. Говорили, что у него собачий нюх. Еще говорили, что он ни хрена не видит, типа ему любой свет глаза режет, и поэтому он всегда носит черные очки. Черные очки ночью. Да он в натуре долбанутый!
С двадцатифутовой высоты Бешеный Пес не казался страшным. Белоголовый пацан, которому и пива не нальют, потому как он не то, что на двадцать один, он и на восемнадцать не тянет. Росту пять с половиной футов, черные очки и плащ на полтора размера больше. Чего в нем бояться-то, madre? Надо просто пристрелить ублюдка! Отсюда это должно быть безопасно, и промахнуться невозможно — близко же. Несколько пуль в голову, а потом, пока он не может двигаться, пока пережигает кровь на то, чтоб восстановиться — спрыгнуть вниз, отрубить башку, вбить нож в сердце.
Но Чевас сейчас не хотел бы выдать себя ни единым звуком, ни одним резким движением.
Он не боялся. Уже. Просто незачем рисковать.
Поговаривали, что у этого гринго, которому едва исполнилась сотня лет, очень старая кровь. Старая, сильная. Страшная. Говорили, он выпил кровь и душу своего ратуна[2]. За это убивают. Всюду, даже здесь, в Алаатире, где никому до законов дела нет. А этот цел. Значит, врут про ратуна, но про старую кровь, может и не вранье. Что Чевас точно знал, так это то, что кличка Бешеный Пес — это, puto madre, добрый совет держаться подальше от долбанутого гринго. И кличка Белый Пес Турка — тоже. Но с Турком, хоть лучше и не шутить, всегда можно попробовать договориться. Турок нормальный мужик, он за порядок, он сам за порядком следит, не беспредельщик, не отморозь. Чевас думал, раз Пес — Турка, значит, Турок ему приказывает. Все в тийре знают, что Турок спускает своего гринго с цепи, когда дело край, когда по-хорошему не понимают, и по-плохому не понимают, и даже очень плохое уже не помогло. Вот тогда приходит время Белого Пса, и это — всё. Хуже этого ничего не бывает. Чевас думал, все остальное время Пес на цепи. Нельзя ему позволять бегать на свободе — надо соображать, он же бешеный!
В рассказы о том, что Пес может убить за всего-то одно дурное слово про Турка, Чевас не верил. Пес-то может, не вопрос, но Турок не даст.
А оказалось, что Турок не против.
И вот Чевас прячется на крыше контейнера в порту, ждет, пока гринго, который младше его, мельче его — но, madre, все равно сильнее! — ждет, пока этот гринго убедится, что потерял след, и уйдет. Боится стрелять, хоть это и безопасно. И не знает, что делать дальше. Потому что Бешеный Пес уйдет из порта, но не из города, и все равно не даст жить, убьет при первой же встрече.