— Я так поздно,— говорит Аня,— потому что пришлось бежать домой к настоящей Ане, успокаивать её родителей — дело осложнилось тем, что в гостях были брат и сестра папы, и все друг на друга похожи; я наелась, потому что глупышка Аня, оказывается, думает, что она толстеет, и поэтому перестала есть — ну вот и потеряла сознание; потом нужно было разыскать надёжную подругу, чтобы прикрыла — родителям я сказала, что ночую ближайшие дни у подруги, подруге призналась, что буду у своего парня, в общем, врун я, и не стыжусь.
— И как мне тебя называть теперь? Лина? А я тогда кто?
— Пускай ты будешь Линой, не звать же тебя мужским именем,— девушка беспечно машет рукой,— а я так и буду Аней пока.
Дэн. Пока она помнит про него лишь пару ощущений. Никогда не прекращающуюся боль в спине. Затекающие пальцы рук. И едва — из сна — запомнила его внешность. Но образ ускользает.
— А как так получилось?
— Про тебя я узнала случайно. То есть про Дэна. Это всегда за доли секунды происходит. Аня стала терять сознание в подземном переходе — недалеко от школы, на Октябрьской. Я вижу, что она без сознания уже — упала, но удачно, ничего не расшибла, коленки только поцарапала,— девушка вытягивает ноги вбок, демонстрируя ссадины,— ну и я в неё переместилась, а сама на уроке сижу. Сделала вид, что устала и уснула. Пришлось быстро узнавать, кем можно своё тело занять. Ты оказалась ближе всех, в Третьей городской.— Она досадливо шлёпает себя ладошкой по губам.— Только не смей мчаться в больницу, тебя там не так поймут. Отвезут в другую больницу сразу же.
Лина сидит за столом почти обнажённая, только ноги прикрыла пледом. С Аней так спокойно, словно она — сама Лина и есть, или наоборот.
— А так все могут?
— Нет, конечно. Это когда ты совсем на грани, да и то не у всех может получиться. Обычно непроизвольно, выбирать не приходится.
— А как ты узнаёшь, кто… свободен и может занять твоё тело? — Эти фразы ужасно странно выговаривать, но других слов не находится.
— Просто понимаю. Не знаю, как так. Думаю, так вообще мало кто может.
Они доедают всё сладкое и выпивают весь чайник, по очереди бегают в туалет, Аня умоляет отпустить её спать, но Лина в тысячный раз просит её:
— Последний вопрос, и всё!
— Ну что ты как нетерпеливая школьница,— корит её Аня, и обе смеются.
— Слушай. Чёрная записная книжка. Это ведь у тебя далеко не в первый раз?
— Очень далеко не в первый раз,— серьёзно говорит девушка.— Прочитай её целиком. Я себя знаю, я невероятно деликатная. Так что ты наверняка прочитала первые две-три странички. И наверняка даже про ключ не сразу прочитала.
Лина снова краснеет, а рыжеволосая Аня, пользуясь замешательством, бежит в комнату с криком:
— Свобода! — и на бегу сбрасывает рубашку и выпрыгивает из шортов, а потом на пол летит и бельё.
Голова кругом.
Конечно, Лина достаёт чёрный дневник и читает его весь.
«Если я так и не вернусь, найди синий дневник».
Не сразу, правда, читает. Очень долго переживает и вспоминает ночные разговоры.
— Аня. А если бы… Точнее, вот. На моём месте же уже были разные люди. Ты всем доверяешь настолько? Вдруг кто-то сделает с ним что-то… неправильное?
— В больших городах случаются маленькие неприятности,— беспечно пожимает плечами Аня.— Да, было пару раз, но ничего такого страшного. Я успевала вернуться. Было смешно. Потом расскажу.
«В больших городах случаются маленькие неприятности»,— думает Лина. Она думает над этой фразой минут двадцать. Она смотрит на город сверху вниз, стоя босиком на балконе и обернув плед вокруг бёдер; она тихо включает старенькое радио на кухне, не зажигая света — луна покрывает всё вокруг бледным светом. «В больших городах» — да ведь это фраза из фильма! Этот фильм она смотрела в позапрошлом году. Очень трогательный индийский фильм. Только не смотрела, а смотрел. И очень переживал, что кто-то узнает, что ему нравятся индийские фильмы.
4.
«Если я так и не вернусь, найди синий дневник. Всё время забываю, куда его засунула, но в кладовке или на антресолях в прихожей». Есть ли смысл сейчас искать синий дневник?
Лина сидит, свернувшись в кресле, как окаменевшая ракушка из раскопок, и вспоминает всё, что помнит Дэн,— зеленеющий шумный сад за окном, и неизбежное чувство стыда, когда мыли, меняли бельё, и добрую медсестру Таню — откуда в ней столько терпения? И недобрую медсестру Евгению — через четыре месяца он почувствовал, как катятся слёзы, когда она, раскричавшись, всё выложила, и про больного сына, и про мужа, и про свекровь, и про долги. Вечером потолок в палате желтеет, и трещины в нём глубже и выразительнее. Утром он голубой и нежный, и даже трещины поэтичны, словно сосны в китайских свитках. Из китайского почти ничего не может вспомнить, язык быстро выветривается. Зато из итальянского и португальского помнит. Ещё бы, на португальском переписывался с девушкой из Бразилии, звала в гости.
Дэн. Аня запретила идти и навещать его. Да и как, если он в реанимации? Но посмотреть на себя со стороны — сколько раз это ей снилось!
Лина массирует затёкшую ступню — левую, конечно, выбирается из пледа и, обнажённая, идёт на кухню, захватив чёрную записную книжку. Останавливается у зеркала и смотрит на очертания своей фигуры. Или не своей, чёрт уже разберёт. Прикасается к груди, к животу и ниже. Поправляет на голове волосы, непослушные и капризные. Пьёт воду в темноте, в лунном свете, садится за стол и смотрит в окно — спать совсем не хочется, хотя завтра в школу. Может, прогулять? Она рассеянно перелистывает дневник, раз в двадцатый, наверное.
Девушка раскрывает окно настежь и смотрит на ночной город, не стесняясь обнажённой груди. Это так странно, ощущать себя сразу двумя людьми. Дэн недавно посмотрел корейский фильм про человека, который считал себя семью разными людьми. Лина обожает книги Дэниела Киза. Но всё это нисколько не похоже на то, что она ощущает: одновременно она и Лина, со всеми её привычками, скромностью и жизнерадостностью, запасливостью и дюжиной дневников, датами дней, когда болит живот, слабостью к пирожным, симпатиями и любимыми книгами, и Дэн, наивный и трогательный, безнадёжно влюблённый в рыжеволосую девушку…
5.
— Не смей в меня влюбляться по-настоящему! — серьёзно говорит Аня. Она сонная и растрёпанная — впрочем, ничего нового. Но даже серьёзной она ухитряется излучать свет и тепло, и быть весёлой, и помогать Лине, которая решила приготовить на завтракообед китайскую лапшу с яичницей и беконом — раз уж школу безнадёжно проспали, в обнимку и вместе. Лина, устав ночью бродить по квартире, легла на краешек кровати, а Аня обняла её, не просыпаясь, и Лина, едва проваливаясь в дремоту и снова выныривая на поверхность, не шевелилась, чтобы не потерять эти ощущения — сейчас она, конечно, больше Дэн, чем Лина, и впервые чувствует объятия обнажённой девушки, и внизу живота очень странные ощущения. И как бережно её Аня будила утром — до сих пор мурашки по ногам. Утром, конечно, условно: в начале двенадцатого.— По крайней мере, пока ты девочка.
Аня умеет говорить так, что ни серьёзно, ни в шутку её не воспринимаешь, всегда как-то посреди. Лина спрашивает:
— А проверить это как-то можно?
— Конечно,— отвечает Аня беззаботно, отдраивая сковороду от прилипших кусочков еды — Лина знает, что девушка не любит забитую мойку.— Просто переместись на время обратно и проверь, это действительно была та Аня или нет.