Выбрать главу

«Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все страдающие становятся тебе понятны. Этого мало — сам ум проясняется: дотоле скрытые положения и поприща людей становятся тебе известны, и делается видно, что кому потребно. Велик Бог, нас умудряющий». Из личных страданий неким закономерным образом выходит любовь к другим  страдающим, как со-чувствие, со-страдание, со-переживание, со-понимание. 

Ф.М.Достоевский понял и обратил внимание на один феномен: «К числу таких сокрытых в русском народе идей - идей русского народа - и принадлежит название преступления несчастием, преступников - несчастными. Идея эта чисто русская. Ни в одном европейском народе ее не замечалось. На Западе провозглашают ее теперь лишь философы и толковники. Народ же наш провозгласил ее еще задолго до своих философов и толковников». 

«Страдания жизни неразумной приводят к сознанию необходимости  разумной жизни» - заметил Лев Николаевич Толстой. Так произошло и у Достоевского. Но этот ответ: что страдания явились причиной основательного преображения Ф.Достоевского - не является верным, хотя страдания Достоевского явно поспособствовали главной причине этого преображения, Ф.М.Достоевский: «Не годы ссылки, не страдания сломили нас. Напротив, ничто не сломило нас, и наши убеждения лишь поддерживали наш дух сознанием исполненного долга. Нет, нечто Другое изменило взгляд наш, наши  убеждения и сердца наши…». 

Что это - сверхважное Другое, которое так преобразило Фёдора Достоевского?...

На каторге в Сибири Достоевский впервые встретился и познакомился с простым народом, отличным от неистового Виссариона Белинского и от благополучной мещанской среды в которой он вырос. Он наконец-то хорошо познакомился с народом, который в молодости намеривался спасать и улучшать его жизнь Причём на каторге он познакомился с не самой лучшей его частью, с различными преступниками. В письме брату Достоевский объяснял: «…В каторге между разбойниками я, в четыре года, отличил наконец людей. Поверишь ли: есть характеры глубокие, сильные, прекрасные… Я сжился с ними и потому, кажется знаю их порядочно... Что за чудный народ. Вообще время для меня не потеряно. Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, как, может быть, не многие знают его…». 

И в «Дневнике писателя» Ф.М.Достоевский прямо объясняет ответ на главный вопрос: «…Нечто Другое изменило взгляд наш, наши  убеждения и сердца наши. Это нечто другое было непосредственное соприкосновение с народом, братское соединение с ним в общем несчастии, понятие, что сам стал таким же, как он, с ним сравнен и даже приравнен к самой низшей ступени его. Повторяю, это не так скоро произошло, а постепенно и после очень-очень долгого времени. Не гордость, не самолюбие мешали сознаться» - вот единственно верный ответ: слияние со своим народом, его понимание, любовь к нему, привели к переоценке ситуации и основательному  изменению мировоззренческой позиции Достоевского. 

Соответственно – те группы русской молодёжи из средних и высших слоёв общества и интеллигенции, которые не были тесно связаны со своим народом, не знали его – были наиболее  подвержены  агитации либералов, становились русскими либералами, западниками. 

Основную группу либералов составляли чиновники, связанные с масонством и оторванные от своего  народа баре типа А.Герцена и Н.Огарева. Ф. М. Достоевский объяснял: 

«Герцен… был продукт нашего барства, тип, явившийся  только в России и который нигде, кроме России, не мог явиться. Герцен  не эмигрировал, не полагал начало русской эмиграции; нет, он так уж и родился эмигрантом. Они все, ему подобные, так прямо и рождались у нас эмигрантами,  хотя большинство их не выезжало из России. В полтораста лет предыдущей жизни русского барства за весьма малыми исключениями истлели последние корни, расшатались последние связи его с русской почвой и с русской правдой. Герцену как будто сама история предназначила выразить собою в самом ярком типе этот разрыв с народом огромного большинства образованного  нашего сословия.

В этом смысле это тип исторический. Отделясь от народа, они естественно потеряли и Бога. Беспокойные  из них стали атеистами; вялые и спокойные - индифферентными.

К русскому народу они питали лишь одно презрение, воображая и веруя в то же время, что любят его и желают ему всего лучшего. Они любили его отрицательно, воображая вместо него какой-то идеальный народ, - каким бы должен быть, по их понятиям, русский народ…