Можно было бы занять у жены торговца Пинкуля, которая жила в том же доме, на втором этаже. Но оказалось, что она еще утром одолжила весь свой излишек жене инженера Тумбака. Когда здесь не вышло, попыталась занять напротив, у Зилисов. С ними, правда, не стоило быть на короткой ноге, но, в крайнем случае, могли пригодиться и они. Однако Зилисы уехали в деревню на какие-то похороны, а их квартирант-учитель столовался в другом месте. У него и спрашивать было нечего. Прислуга взялась сходить к дворничихе, придумав соответствующий предлог. Обращаться к дворничихе — дело рискованное, но, очутившись в безвыходном положении, госпожа Зевальд вынуждена была рисковать даже собственным престижем. У дворничихи получили немного сахару — так с чашку, больше у нее и не было.
Госпожа Зевальд стояла посреди кухни, в смятении ломая руки.
— Катрина, что же мы будем делать? Что делать будем?!
Катрина в это время стояла у миски с тестом и пробовала, его.
— А мне кажется, барыня, тесто совсем не такое уж кислое. А как испечется, еще слаще станет. Да если еще постоит, то и вовсе сладкое будет. Я думаю, если добавить побольше масла…
Но госпожа Зевальд сердито перебила ее:
— Уходи ты со своим маслом. Разве я не знаю, сколько полагается класть. У меня есть рецепт…
У нее и правда был рецепт. Яблочное пирожное госпожи Зевальд славилось на весь город. Каждый четверг к ней приходили три, четыре, пять, шесть, иногда и больше знакомых дам на чашку кофе с яблочным пирожным. Они ели, похваливали и тщетно старались выведать у госпожи Зевальд рецепт. Это была ее тайна. Ее престиж, да и отчасти престиж ее мужа, адвоката Зевальда, зависел от этого рецепта. Поэтому нетрудно понять волнение госпожи Зевальд, когда она, стоя посреди кухни, ломала руки.
Катрина облизала вымазанный в тесте палец и вытерла его о передник.
— Барыня, что же нам теперь делать-то?
Госпожа Зевальд перестала ломать руки, подошла к кухонному окну и посмотрела во двор.
— Я тоже не знаю, Катриныня. Они приглашены, и все придут. Они всегда приходят. Ни одна не забудет.
— А кто сегодня придет, барыня?
— Госпожа Саусведер, госпожа Гарайс и жена директора Апмана. Ах, если бы не госпожа Апман!
— А нельзя ли устроить так, барыня: угостить их шоколадом и сахарными крендельками? У нас еще есть в кульке.
— Э-эх, что ты болтаешь! Да и сколько там осталось? Разве ты не знаешь, как они едят? Ах, если бы не госпожа Апман! Она ведь ничего не признает, кроме яблочного пирожного. Она мне ясно сказала: «Я к вам, госпожа Зевальд, хожу только из-за вашего вкусного, восхитительно вкусного яблочного пирожного…»
— Да уж она прямо и не знает, как повыше нос задрать.
— В том-то и дело. После того как ее муж помог получить моему мужу место юрисконсульта в департаменте, она смотрит на нас свысока. Меня она давно шокирует, но что поделаешь… Мы все-таки от них зависим.
— Я вот что думаю, барыня, давайте-ка печь пирожное. Вот увидите, все обойдется.
Госпожа Зевальд тяжко вздохнула.
— Что же поделаешь, придется печь. Но ты себе и представить не можешь, Катриныня, как у меня неспокойно на душе. Быть беде… Проклятые торговцы опять устраивают какие-то махинации.
Ровно в пять явились госпожа Саусведер и госпожа Гарайс. С этими больших хлопот у госпожи Зевальд не было. Она сидела с ними в гостиной и болтала о том, о сем, все время прислушиваясь, не раздаются ли шаги на лестнице. Сердце у нее сильно билось, но тем не менее она еще не теряла надежды. А может быть, и не придет. Может же что-нибудь задержать даже бездетную женщину.
«Дзинь!» — прозвенел электрический звонок. Госпожа Зевальд слегка побледнела и поднялась. Руки у нее чуть-чуть дрожали, и, чтобы скрыть это, она принялась поправлять прическу, которая в этом вовсе не нуждалась.
Вошла молодая красивая жена директора кожевенного департамента министерства промышленности, как обычно, приветливо улыбаясь, ослепив хозяйку и гостей своим новым розовым костюмом. Но и в этой улыбке и приветливости сквозило сознание собственного превосходства, которое заставило страдать и хозяйку дома, и гостей. Но тут ничего нельзя было поделать. Дружбу с госпожой Апман старались сохранить любой ценой. На премьерах и в общественных местах даже на знакомых падал отблеск великолепия госпожи Апман: она была в приятельских отношениях с женами двух министров, а в театре при ее появлении всегда вставал и кланялся из седьмого ряда наш знаменитый поэт Аудзеспудур.
Госпожа Апман гордо уселась и закинула ногу на ногу, чтобы дать другим гостьям возможность полюбоваться ее новыми туфлями, которые стоили две тысячи двести рублей, и шелковыми чулками, купленными за четыреста пятьдесят. Благосклонным взором окинула она наряды своих приятельниц. Но под этим взглядом госпожа Саусведер стала разглаживать платье на коленях, а госпожа Гарайс поправила медальон. Госпожа Зевальд откашлялась и от этого еще больше покраснела.