— Да. Вижу… Ну, хорошо, Микки, но если передумаешь, помни, что деньги есть и тебя дожидаются.
— Спасибо, отец. Спасибо, что ты меня понимаешь. Или если и не понимаешь, то позволяешь, по крайней мере, поступать по-своему. Извини, что я не сумел как следует все объяснить… Я хотел сказать, не могу же я… воспользоваться… черт… об этом так трудно говорить…
В дверь постучали, вернее, ударили.
— Это, должно быть, Филип, — сказал Лео Аргайл. — Будь добр, открой ему, Микки.
Микки прошел к двери, распахнул ее, и через порог, весело ухмыляясь, въехал на своем кресле Филип Даррант.
— Вы сейчас заняты, сэр? — обратился он к Лео. — Мне ведь не к спеху, могу и подождать. Я мешать вам не буду, пороюсь тихонько на книжных полках.
— Нет, — ответил Лео. — Я сейчас не работаю.
— Гвенда не пришла? — сочувственно осведомился Филип.
— Она звонила, предупредила, что не придет сегодня, у нее болит голова, — ровным голосом объяснил Лео.
— Вот как.
Микки сказал:
— Ладно, я пойду. Загляну к Тине, вытащу ее погулять. Эта девчонка боится свежего воздуха.
И легкой, пружинистой походкой вышел из библиотеки.
— Я ошибаюсь, или действительно в Микки за последнее время произошла перемена? Он, кажется, уже не злится на всех и вся? — спросил Филип.
— Он повзрослел, — ответил Лео. — Правда, у него на это ушло довольно много времени.
— Не очень-то подходящий момент он выбрал, чтобы так воспрянуть духом, — заметил Филип. — После вчерашнего допроса как-то не до веселья, вы согласны?
Лео тихо ответил:
— Разумеется, очень тяжело заново все это переживать.
— У Микки, как по-вашему, есть совесть? — продолжал Филип, продвигаясь в своем кресле вдоль полок и рассеянно вытаскивая то один томик, то другой.
— Странный вопрос, Филип.
— Ничуть, сэр. Я просто размышляю. Ведь бывают же люди, у которых нет музыкального слуха. И точно так же некоторые не способны испытывать угрызения совести, раскаяние и даже простое сожаление по поводу своих действий. Взять того же Жако. Он точно ничего подобного не испытывал.
— Да. Это верно.
— Ну а Микки? — Филип помолчал и заговорил совсем на другую тему: — Можно я задам вам один вопрос, сэр? Вам вообще-то известно происхождение ваших приемных детей?
— Почему вы об этом спрашиваете, Филип?
— Просто любопытно. Меня очень занимают проблемы наследственности. Интересно, насколько велика ее роль?
Лео не отвечал. Филип смотрел на него с живым интересом.
— Возможно, вам неприятно, что я задаю такие вопросы?
— Нет, отчего же, — сказал Лео, вставая. — Вы ведь член нашей семьи и имеете право их задавать. А в данной ситуации, спору нет, то, о чем вы спрашиваете, весьма существенно. Но наших детей, строго говоря, нельзя считать приемными. Мэри, ваша жена, действительно была удочерена по закону. Остальные же попали в наш дом в общем-то неформальным путем. Жако осиротел, его отдала нам на время войны родная бабка. Она погибла во время бомбежки, и мальчик остался у нас. Так уж вышло. Микки внебрачный ребенок. Его мать интересовали исключительно кавалеры. Она назначила цену в сто фунтов и получила их. Что сталось с матерью Тины, нам неизвестно. Она ни разу не написала своей дочери, не потребовала, чтобы ей ее вернули после войны, а разыскать ее не представлялось возможным.
— А Эстер?
— Эстер тоже внебрачный ребенок. Ее мать была ирландка, молоденькая медсестра. Вскоре после того, как ее дочь оказалась у нас, она вышла за американского солдата и попросила, чтобы мы оставили девочку у себя. Не хотела, чтобы муж знал о незаконном ребенке. В конце войны она уехала с мужем в Штаты, и с тех пор мы о ней ничего не слышали.
— У каждого по-своему трагическая история, — заметил Филип. — Все пятеро — несчастные, никому не нужные подкидыши.
— Да, — сказал Лео. — Потому-то Рейчел с такой страстью к ним ко всем и относилась. Хотела, чтобы они почувствовали себя желанными, чтобы у них был свой дом, хотела стать им настоящей матерью.
— Благородное стремление.
— Да, но получилось не так, как она рассчитывала, — вздохнул Лео. — Она свято верила, что кровное родство ничего не значит. На самом же деле оно все-таки имеет значение. В характере, в поведении родных детей обычно есть какая-то особинка, которую узнаешь и понимаешь без слов. А с приемными детьми такой связи нет. Их не понимаешь сердцем, только умом и судишь о них, отталкиваясь только от своих собственных представлений и чувств. Однако нельзя забывать о том, что твои мысли и чувства, возможно, довольно далеки от того, что думают и чувствуют они.