Выбрать главу

Она везде и всюду на коне, ведь теперь и критика единодушно признала, что Бертини «не просто красавица, но и великолепная актриса».

— Подумаешь, Рита Хейворт сняла черную перчатку, — презрительно усмехается Франческа. — Поглядели бы они на меня…

И действительно, чтобы платье идеально прилегало к телу, она не носила под ним ничего. На продуманную в мельчайших деталях «рекламную кампанию» ушло почти все ее состояние. («Ну и что, богатством надо наслаждаться в молодости!»)

О людях, с которыми она была знакома, у нее сохранились довольно отрывочные и, как правило, нелицеприятные воспоминания. Элеонора Дузе растрогалась, увидев ее в «Федоре»; Рудольф Валентино как был цирюльником, так им и остался, в Италии на него никто и внимания не обратил; Грета Гарбо никуда не годится, просто ее разрекламировали американские фотографы; Лида Борелли, которую осмеливаются называть ее соперницей, снялась от силы в десятке фильмов, а у нее, Франчески, если быть точной, их сто тринадцать.

К телеинтервью она тщательно подготовилась: у нее свой, проверенный гример, сеанс макияжа длится два часа. По такому случаю она заказала себе новое платье, не слишком декольтированное; на плечи небрежно накинута голубая бархатная пелерина. На столике перед зеркалом, у которого она сидит, живые розы, и ее рука нежно перебирает лепестки. Дает распоряжение операторам снимать ее снизу. Держится оживленно, шутит, ни секунды не задумывается над ответами, и в каждом из них чувствуется, как высоко она себя ценит. Время над ней словно бы не властно.

Бертини по-прежнему создает вокруг себя завесу таинственности: никто не знает точно, где она живет. Мне помог ее разыскать портье «Гранд-отеля». Часть года она проводит в Риме, часть — в Женеве.

— Я ни с кем не вижусь, — заявляет она. — Очень немногие могут похвастаться, что знакомы со мной лично.

Как уже говорилось, дата ее рождения — тайна за семью печатями. Прежде она утверждала, что появилась на свет «жаркой летней ночью», теперь остановилась на 6 февраля 1892 года, но не исключены и иные версии.

На что она теперь живет — не имею понятия. Ее сын работает в страховой компании; она швейцарская подданная, поскольку ее бывший муж — швейцарец, Поль Картье (ничего общего со знаменитым ювелиром). Итальянцев она не жалует; мужчины-брюнеты не в ее вкусе.

— Честно говоря, я влюбилась в Поля во многом из-за того, что он иностранец. Итальянцы — большие деспоты, жена для них — рабыня, они считают, что ее место только на кухне и в постели. А вообще-то я могла выйти замуж за кого угодно: от предложений отбоя не было.

Список ее обожателей действительно обширен. К примеру, в нем есть прекрасный писатель Фаусто Мариа Мартини, однако литераторы, за исключением, пожалуй, Хемингуэя, ее как-то не привлекали.

Нежные чувства Гульельмо Маркони также остались без ответа. («Умнейший человек, очень милый, светский, но порой недоступный для моего понимания. Судите сами: гений с мировым именем, а какой-то робкий, неуверенный».)

Были среди ее поклонников и принцы крови, скажем Умберто Савойский, а уж кто атаковал Франческу со всей решимостью, так это его родственник — Эудженио Виллафранка-Суассон, сын принца Кариньяно. Они даже были помолвлены, но недолго.

— Чего греха таить, Эудженио был красив: аристократическая осанка, огромные зеленые глаза, утонченные манеры — но уж слишком многого хотел — немедленно венчаться, и все. А могла ли я вот так сразу бросить Искусство и своего бесценного продюсера Бараттоло?.. Хотя, может быть, и бросила бы, если б любила Эудженио по-настоящему.

Франческа открыла мне еще один секрет: секс никогда не имел для нее решающего значения, несмотря на то что она снималась в таких фильмах, как «Семь смертных грехов», где похоти отводится далеко не последнее место.

Но вот является он — Единственный, Суженый — и, конечно, тоже не может устоять перед ее грацией, царственной красотой, безукоризненными манерами. Естественно, Бертини постаралась подать себя наилучшим образом: высокие прически, украшенные страусовыми перьями, головокружительные декольте, пленительные позы… Он, конечно, блондин шотландского типа, род занятий — банкир, образование получил в Лондоне, владеет пятью языками, море обаяния. Зовут его, как вы помните, Поль Картье, гражданин Швейцарии. Первая встреча происходит, разумеется, в Гранд-отеле; сразу между ними как будто пробежала искра… И вскоре роковая дива уже стоит перед алтарем, чиста, непорочна, полна радужных надежд (ничего удивительного, времена были другие, говорят, Лида Борелли, в тридцать семь лет ставшая графиней Чини, тоже сохранила для супруга свою невинность).

После замужества она становится владелицей той самой виллы в Тоскане, которую король Виктор Эммануил (вот ведь зигзаги истории!) некогда преподнес одной из своих пассий — прекрасной Розине. Итак, дочь не особенно утруждавшего себя торговца тканями и домохозяйки становится заметной фигурой на европейском горизонте; у нее целый штат обслуги, роскошный выезд, куча драгоценностей.

В одежде она допускает всего три цвета: белый, черный, ярко-красный. Она без конца устраивает приемы, где бывают лишь избранные, коллекционирует перстни, браслеты и дома. Правда, красавцу Полю такая жизнь вскоре приедается, он оставляет Франческу с маленьким сыном на руках и устремляется навстречу новым авантюрам.

Актриса рассказывает о себе, немного рисуясь, но в целом искренне.

— Я жила тихо, спокойно, как все девочки из приличных семей. В один прекрасный день обстоятельства вынудили меня искать работу, и я выбрала театр, по совету моего давнего друга Скарпетты, да-да, того самого знаменитого драматурга Скарпетты. Это с его легкой руки я стала Франческой Бертини.

Мой отец, честно говоря, ничего не делал, только проматывал наследство. Его родители, в общем, сами виноваты: в их время считалось особым шиком, чтобы старший сын рос сибаритом.

— Потому-то вам и пришлось работать?

— Да. Когда я стала сниматься, то по четырнадцать часов в сутки работала перед кинокамерой, напоминавшей кофемолку. Я, можно сказать, сама себя сделала, без чьей-либо помощи. И кое-чего добилась. Вот, к примеру, моя «Одетта» имела сногсшибательный успех. Обсен, генеральный директор фирмы «Парамаунт», посмотрел и сказал: «Беру. Мне очень понравилась актриса». А что творилось в Париже — трудно передать! После премьеры люди до половины третьего ночи не желали уходить из зала, пока я не выйду к ним. «Sur la scene, alors, madame Bertini, il faut la voir! [8]— кричали они. Ну, я вышла, показалась, а затем надо же было как-то выбираться оттуда, что было непросто: все выходы перекрыты, все бульвары заполнены народом. И я отважилась идти прямо через зал. На мне был горностаевый палантин, я медленно спустилась по ступенькам, и передо мной все расступались и снимали шляпы, точно я святая. «Madame, — раздавались крики, — vous etes magnifique!» [9]. Но потом набежали фашисты и устроили настоящий тарарам: «Она — итальянка, elle est Italienne. Она не француженка, а наша!» У меня вырвали цветы и чуть не растащили все украшения. Они прямо обезумели…

— Я слышал, вас приглашали сниматься в Америку?

— Да, «Фокс» в двадцатом году предложила мне контракт на миллион долларов. Но я не поехала, потому что вышла замуж. Как вы думаете, я правильно поступила?

— А вы как думаете?

— По-моему, правильно. Если бы мне сейчас предложили, я бы тоже отказалась.

— Вы знали Рудольфа Валентино?

— Видела мельком в Монтекарло.

— Ну и как он вам?

— Никак. Итальянский цирюльник — и все.

— К себе вы бы его и дворецким не взяли?

— Ну нет, дворецким, пожалуй, взяла бы, из него вышел бы отличный лакей. А вообще в Голливуде умели делать звезду из ничего, у них были тогда такие фотографы, какие нам и не снились.

вернуться

8

Мадам Бертини — на сцену, мы хотим ее видеть! (франц.).

вернуться

9

Мадам, вы бесподобны! (франц.).