А сама она каждое воскресенье отправлялась в Куинз — навестить парализованную тетю. Винченцо и в голову не приходило ее сопровождать: страх перед бабкиным пророчеством накрепко приковал его к дому. В лучшем случае он позволял себе посидеть в ближайшем кафе или погреться на солнышке у подъезда.
Но однажды все-таки решился: сел в поезд и поехал в Куинз. Вот, думал, будет сюрприз для жены и ее тетушки. Но по адресу, который упоминала жена, он нашел мясную лавку и в довершение всего в витрине красовались ветвистые рога. Винченцо рухнул на месте как подкошенный. Второе путешествие из своего дома в Бруклине он совершил уже на кладбище.
«Так что же такое любовь?» — вопрошал с присущей ему иронией Акилле Кампаниле.
В Лондоне я как-то задал этот вопрос психологу с мировым именем Роналду Лэнгу. В своих работах он много внимания уделяет проблемам любви и брака. «Даже техника и технология, — утверждает он, — ничего не стоят без души. Пусть меня сочтут неисправимым романтиком, отвергающим прогресс и проповедующим возврат к природе, но я глубоко убежден: те, кто сбрасывают со счетов сердце и душу, идут наперекор здравому смыслу».
Так вот я спросил у Лэнга, что такое любовь с точки зрения психолога.
— Перелистайте тысячи психологических, а заодно и биологических трактатов, и вы не найдете в них ни одного упоминания слова «любовь», — ответил мне Лэнг. — Слава Богу, пока ни одному ученому не удалось это сформулировать, хотя в нашей врачебной практике нам никуда не уйти от любви.
Мое определение тоже нельзя назвать исчерпывающим, но, по-моему, любовь до некоторой степени сводится к радостному осознанию присутствия рядом с тобой другого человека. Любовь неразрывна с добротой. Принимать и людей, и мир такими, какие они есть, желая им добра, — это и значит любить. Конечно, это слишком бытовое объяснение, если же рассуждать научно, то любовь представляет собой духовную ценность, которую ничем другим нельзя заменить. Ведь без любви невозможно и полное понимание чего бы то ни было. Если личность ближнего тебя не интересует вне связи с твоим «я», стало быть, ты его не любишь. Никто не убедит меня, что человека можно познать, расчленив его тело и мозг не только в переносном смысле слова. Физиологи обольщаются, когда полагают, что, загоняя подопытных мышей и лягушек в лабиринт, заставляя крутить колесо и подвергая настоящей вивисекции, они смогут понять меня, человека. Если кто-то стремится проникнуть в тайны моего мозга, он должен оставить его в неприкосновенности, как нечто принадлежащее цельной и заслуживающей уважения личности. А коль скоро мне угрожают извлечь мой мозг, так я из страха, из разумной предосторожности не поддамся, и тайна останется неразгаданной.
Часто под любовью подразумевают физическое влечение, я же думаю, что это разные вещи. Как ни странно, их сочетание встречается крайне редко. Но уж если такое случилось, если страсть идет рука об руку с любовью и пониманием, — тогда у человека вырастают крылья.
Впрочем, мир и Британия нынче уже не те: многое во взглядах Лэнга устарело. Ушли в прошлое времена, когда дамам считалось неприличным подавать за столом куриную ножку — она могла навести на грешные мысли, — а мерина, опять же из приличия, называли «муж кобылы». Блаженной памяти Фрейд разъяснил нам, что большинство неврозов возникает на сексуальной почве, а Конни Чаттерлей вместе с егерем Мэллорсом продемонстрировала, сколько наслаждения можно получить от пресловутой физической близости.
Лоуренс уверял, что плоть и кровь порой гораздо мудрее рассудка. Последний может ошибаться, а первые — никогда.
Мне кажется, даже викторианскую эпоху нельзя считать эталоном целомудрия, и в этом со мной согласна архивная литература. В самом деле, ну не абсурдно ли объявлять непристойным вид обнаженных женских лодыжек, в то время как уже существует проституция среди малолетних?
В Лондоне в середине прошлого века насчитывалось более ста двадцати тысяч профессиональных шлюх и были специальные увеселительные заведения для любителей малолеток, равно как для гомосексуалистов и садомазохистов. Уильям Юарт Гладстон, премьер-министр Ее Величества, немало развлекался с публичными женщинами, пытаясь наставить их на путь истинный, а после покаянно охаживал себя хлыстом.
Теперь известно, что и у королевы Виктории в Букингемском дворце был любовник; в свите наследного принца, будущего короля Эдуарда II, обретался некий лорд Артур Сомерсет, чьи, прямо скажем, необычные увлечения доставляли немало хлопот дворцу, а племянник Ее Величества Альберт с такой непринужденностью переходил от гетеросексуальных отношений к гомосексуальным, что завоевал почетное место среди развратников.
Оскара Уайльда посадили за решетку только за то, что он не соблюдал внешних приличий. А вот принц Галльский хотя и умудрялся «развлекаться одновременно с шестью девицами», однако же это выдающееся достижение не стало достоянием гласности. Гомосексуализм преследовался только в низших слоях общества, аристократии же подобные слабости были якобы чужды. Оскару Уайльду вменялось в вину именно то, что своим эпатажем он доказал обратное. А ныне и профессиональные юристы не находят в этом состава преступления. Как выразился адвокат, защищавший на суде известного политического деятеля: «Не вижу ничего из ряда вон выходящего в том, что человек дружен со своей охраной». (Упомянутого джентльмена застали в Грин-парке, известном месте встреч гомосексуалистов, куда нередко заглядывают и досточтимые депутаты парламента.)
Другая скандальная история, в которой замешан глава либеральной партии Джереми Торп, вышла на свет лишь благодаря тому, что бывший его «дружок»-манекенщик подал на главного либерала в суд, обвиняя — ни много ни мало — в покушении на убийство; к счастью, никто не пострадал, кроме собаки.
Ярким свидетельством нравов славной викторианской эпохи является опубликованный «Дневник» одного англичанина. «Едва ли кто-либо из моих соотечественников может похвастаться таким количеством любовных приключений, — с гордостью заявляет он. — Хотя меня не покидало сомнение: достаточно ли велик мой член. У каждой своей новой пассии я осведомлялся об этом, и, когда они заверяли, что все у меня в порядке, я непременно возражал: «Нет, по-моему, он все-таки маловат, давай-ка сделаем его побольше»».
Дэвид Фрост и Энтони Джей в книге, посвященной Англии и англичанам, замечают: «Обычно англичане крайне снисходительны в вопросах нравственности: вещей, которые они считают по-настоящему аморальными, не так уж много». И все же квакерские традиции еще не полностью изжиты. Так, одна дама подала иск о том, что во дворе у нее «развешивают в непристойном виде мужские пижамы», а директриса некоего учебного заведения запретила воспитанницам носить лакированные туфли, ибо «в их блестящей поверхности отражается нижнее белье». Но довольно прочесть заголовки воскресных газет, чтобы убедиться в том, какие огромные перемены произошли в туманном Альбионе: «Сеансы черной магии в цыганском фургоне», «Вечеринка с обменом женами», «Известный уголовник — основатель секс-клуба для золотой молодежи» и т. д.
Любовь стала чем-то расхожим: под этим словом подразумевают не божественный идеал, а ночь, проведенную в постели. Так, огромным успехом пользовалась одно время песенка группы «Роллинг Стоунз» «Эта ночь может стать последней». Последней не потому, что он умрет, если любимая не ответит ему взаимностью, а потому, что второй раз он ей этого не предложит. Девицы нынче стремятся поскорее вылететь из родного гнезда; замуж они не торопятся, но и невинность не блюдут.
Сто лет тому назад женщины были лишены всяческих прав: избирательного, права собственности, права участвовать в политической жизни и занимать ответственные посты. «Теперь же, — саркастически замечают Фрост и Джей, — женщина стоит у кухонной плиты с полным сознанием своего равноправного положения».