- Мадонна! Вперед! - завопил заместитель секретаря полиции, а попросту Базилио.
Он снял сразу три телефонные трубки и начал вопить в каждую из них срочные распоряжения и приказы.
Полицейская машина завертелась.
Пока все куда-то спешили, бегали, мчались в разные стороны, Беру отвел меня в сторону.
- Без шуток, - сказал он, - вором был Пивуникони?
- Это был он, мое милое сердечко. Как это я раньше об этом не подумал!
- Потому что не хотел рано кончать свою книжку? - коварно спросил он.
- Нет, - огрызнулся я, - потому что из-за этой истории с наркотиками, которая вмешалась в нашу жизнь, карты перепутались. Такой престижератор, как Пивуникони, мог замазать картину, не привлекая к себе при этом внимания. У него была возможность, ловкость и необходимые принадлежности. Таким образом, он писал сверху картины изображение своей внешности пастелью, которая очень удобна для таких случаев. Ее легко снять. И эти картины, вместо того, чтобы прятать, он выставлял на обозрение, развешивая по всем углам помещения. Гениально, а?
- Совершенно гениально! Но как это ты все обнаружил, Сан-Антонио?
Я принял таинственный вид - вид номер один. Именно он заставляет таять девчонок и превращает Беру в Лису (некоторых других он превращает в птиц, и они улетают на седьмое небо).
- Так какова же причина? - проворчал законный супруг Берты Берурье.
Безразличный к нашему разговору, Базилио продолжал демонстрировать свой номер с телефонами. Рядом с ним органист из Сен-Есташ - просто средний игрок на пианино.
Сейчас он говорил уже в пять аппаратов и приказал, чтобы принесли еще.
Если бы Барнаби увидел это, он бы его ангажировал, так как этот номер был одним из самых уникальных.
Радио Нью-Йорк-Сити дорого заплатило бы, чтобы получить его к себе в работники.
- Ответь, если можешь, - продолжал Толстяк. - Что же подсказало тебе правильное решение?
Я подмигнул ему.
- Обшаривая фургон, пока ты ходил за позолоченным катафалком с роскошным мотором, я нашел вот эту штуку, забытую Пивуникони в спешке. Она находилась непонятно почему в ящике с красками.
Я достал из кармана длинный мундштук для сигарет, который может раздвигаться. Он составлен из деталей, свободно входящих друг в друга, как трубчатые части треног для фотоаппаратов. Вытянутый максимально, он имел длину добрых тридцать сантиметров. В конце мундштука - сигарета.
Толстяк внимательно наблюдал за моей работой.
- Не соображаю, парень. Не потому, что я глупее других, но часто говорят...
- Посмотри на сигарету, вставленную в мундштук.
- Черт! - вырвалось у него. - Она фальшивая!
- Да, бой, самая, что ни на есть фальшивая. Только не трогай ее конец: порежешься. В той части, где должен находиться пепел, находится лезвие бритвы. Этим инструментом Пивуникони разрезал полотно картины, которое он хотел украсть. С руками за спиной, с самым непринужденным видом он разрезал полотно вокруг рамы своими "зубами". Он притворялся восхищенным посетителем, забывшимся в восторге перед творением великого художника. Когда картина была уже вырезана из рамы, достаточно было одного жеста, и картина исчезала под его пиджаком.
- Потрясающе!
- По моему мнению, - сказал я, - этот тип ненормальный. Эти картины он крал не для продажи, но чтобы удовлетворить свое желание. А теперь пойдем спать, а то я уже валюсь с ног.
Большое оживление царило на краю площади.
Я опять увидел красный цвет на крыше санитарной кареты. Я спросил о том, что происходит, у одного служащего цирка, того, который причесывал жирафу в мое отсутствие (значит, он - помощник причесывателя жирафы).
- С рабочим на кране произошел несчастный случай, - ответил тот. - Он поднялся на свое рабочее место, но, войдя в кабину, закричал и упал вниз. По счастью, он упал в кучу песка, и так удачно, что у него только сломаны обе ноги и обе руки, потом у него сместилось несколько позвонков, рана в черепе и еще одна рана на спине. А остальное - сущие пустяки.
Беру посмотрел на меня.
- А что, в Италии существует техника безопасности? - спросила меня эта благородная и чувствительная душа, голос которой дрожал от упрека.
ЭПИЛОГ
После пятнадцати часов сна, восстановившего мои силы, мы проснулись свежими и уже в Милане.
За это время все пришло в порядок. Барнаби смог забрать свои инструменты, а швейцарская полиция задержала Пивуникони и его партнершу с драгоценным грузом.
Престижератор находился в одном отеле в Бени. Он прописался под фальшивым именем, сам себя выдал в минуту рассеянности, заставив исчезнуть ортопедический бандаж у портье.
Мы трогательно прощались с Барнаби.
Мы пили шампанское, поздравляли себя с успешным завершением дела. Он ничего не делал, чтобы удержать нас. Он прекрасно понимал, что флики в цирке - это несерьезно.
Он просто сказал, что ангажирует новые номера, чтобы заменить нас и Пивуникони.
Беру попросил у него разрешения увезти тигра (которого, как он ему сказал, он нашел), и Барнаби великодушно согласился на это за восемьсот тысяч франков: все сбережения Толстяка.
Нужно было видеть, как он был счастлив, мой булимик, со своим милым полосатым котенком.
- Вот уж удивится моя Берта, - вздохнул он. - Только бы она не причиняла ему слишком много неприятностей!
- Ты еще не нашел имя для своего полосатого? - спросил я, указывая на тигра.
- Ну, конечно! - возразил он. - Я назову его Клеменсо!