— Тогда я скажу тебе, зачем вы сюда приезжаете, — проигнорировала она мой вопрос. Вы приезжаете сюда, потому что в других странах над вами смеются. И считают вас тем, чем вы считаете нас: отсталым захолустьем, над которым можно постебаться, и в отношении которого можно испытывать превосходство.
— «В отношении», «постебаться», «захолустье»[30], — пытался я держать марку. — А… знаю, ты училась в Польше. Наверняка, в Кракове.
— Потому что все считают вас нищей босотой с Востока, — продолжала тем временем девушка, глядя теми своими черными дырами мне прямо в глаза, — не только немцы, но и чехи, даже словаки и венгры. Ведь вам только кажется, будто бы венгры — это такие ваши заебательские дружки. На самом же деле, они стебутся над вами, как все другие. Не говоря уже о сербах с хорватами. И даже, коллега, литовцы. Все считаю вас чуточку другой версией России. Третьим миром. Только лишь в отношении нас вы можете побыть покровительственными. И компенсировать то, что вами повсюду подтирают себе задницу.
Она не спускала взгляда с моего лица. Я пытался выдержать, но, в конце концов, сдался. Зеленые галичанские поля как мелькали за окном, так и мелькали.
— А вы? — сказал я, выдувая дым, — куда вы ездите, чтобы почувствовать себя лучше? Я знаю, в Узбекистан? Ведь куда-то же вы наверняка ездите.
— А вот скажи мне, зачем, — спросила девушка, подбородком указывая на бутылку бальзама «Вигор», которую я держал в руке, — вот так, при всех, ты демонстративно пьешь жидкость для поднятия потенции?
Совершенно растерянный, я поднес этикетку к глазам, после чего посчитал, что этот жест слишком унизителен, потому что в нем было что-то от дурацкого отпирательства, в связи с чем поднял ее к глазам еще раз. И действительно: маленькими буквочками там было что-то про «дисфункцию эрекции».
— Вот, блин, — вырвалось у меня. Мне вспомнилось, как в последний раз мы ужирались «Вигором» на львовском рынке, прямо из горла, считая, что выглядим ужасно заебательски и что все нас снимают своими мобилками. Теперь-то я понимаю, почему нас снимали. Пара рослых поляков публично хлещущих из горла лекарство для поднятия эрекции — видок должен был быть еще тот.
Дыроглазая щелчком отправила сигарету в противоположную стенку, где-то в полуметре у меня над головой. Меня осыпал сноп искр. После чего отклеилась от стены и, пройдя мимо меня, возвратилась в вагон.
Я тоже вернулся на место. Я выглядывал дыроглазую, но в вагоне ее не было. Божена, к счастью, уже дрыхла. Или делала вид, будто заснула. Гавран лапал Маржену. Весь вагон делал вид, что не глядит. Наконец, они поднялись и отправились в сторону туалетов. Я же развалился на своем месте, попивая жидкость от дисфункции эрекции и глядел через выбитое стекло в двери вагона, как они открывают дверь сортира, как с недоверием пялятся на то, что находится за нею, после чего ее закрывают и с унылыми рожами возвращаются на месте.
— Что, — спросил я, — элементы местного колорита?
Они еще пытались улыбаться, но у них не вышло.
— Держите, — подал я им «Вигор». — Сделайте глоточек.
3
Бит
И мы все ездили в сторону того востока, ездили и ездили. Маршрутками, поездами, отслужившими свое «ладами». Чем только удавалось.
Вместо бензедрина у нас был бальзам «Вигор». Вместо деревенской Америки и Мексики пятидесятых годов[31] — у нас имелась Украина. Но речь шла об одном и том же. Мы брали рюкзаки и отправлялись в дорогу. Керуака мы не читали, потому что читать это было невозможно. Слишком много там было выскакивающих в любую сторону запутавшихся кишок. А еще немного и потому, что мы чувствовали себя несколько глупо, ведь в нашем случае, в отличие от Керуака, никаких ведущих мыслей и не было. Что ни говори, Керуак с компанией совершали какую-то там революцию, а мы попросту пробегали с совершенно пустой головой сквозь уже открытую настежь дверь. Если мы и бухали, прожигали время, принимали наркотики, искали дешевых потрясений и копеечных эмоций, то вовсе не затем, чтобы против кого-либо бунтовать; и даже не затем, чтобы пережить нечто новое, ибо все это уже было, было, было — но лишь затем, чтобы хот что-нибудь делать. Чтобы хоть на мгновение придать собственной жизни какую-то цель. А точнее: эрзац цели, что и сами прекрасно понимали, но считали, что все другое, по сути своей, тоже было эрзацем цели.
И вечно было одно и то же. Чужой город, темный вокзал, по которому шастали какие-то темные личности, проститутки и мусора, вызывающе пялящиеся тебе в глаза. И охранники всяких мастей, вечно в мундирах и с оружием, ведь в Украине все находилось под охраной, за всем следили и все стерегли. Шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на охранника, вечно профессионально мрачного и пытающегося делать впечатление, будто вся страна лежит на его плечах — и в то же самое время, какого-то затерянного, прибитого пыльным мешком из-за угла, выглядящего так, будто единственным его желанием было передать всю эту охрану кому-нибудь другому, чтобы самому спрятаться в какой-нибудь дыре.
30
В оригинале: «wobec», «ponabijać», «zadupie» — трудно сказать, чтобы эти слова входили в набор высокого польского литературного штиля, но большинство поляков эти слова уже не употребляет., они для них слишком литературные. Разве что последнее, если вспомнить значение слова «dupa»…
31
Прозрачные намеки на книги Дж. Керуака… А кем был Керуак? Битником. Отсюда и название главки.