Впрочем — все здесь говорили по-польски, причем, это был красивый и правильный язык. Они утверждали, что язык выучили, как Швейк немецкий: сами по себе.
Хотя я никогда бы этого сам перед собой даже и не признал — по этой причине я где-то был даже горд. Хотя гордость эта была жалкой, поскольку дыроглазая девчонка из поезда Дрогобыч-Львов, конечно же, была права.
Короче, в один зимний день мы выбрались с Тарасом на тот чудовищный восток. Увидеть его, в конце концов. Увидать место, где все это, все что восточное, выползает.
Странно и забавно, но Тарас там тоже никогда не был.
Мы ехали на поезде, и еще перед Киевом Тарас начал глядеть на вид в окне с нарастающей ненавистью. Словно Аденауэр, едущий за Эльбу[141]. Тарас глядел на эту серо-бурую землю под паром, до самого горизонта засыпанную грязным снегом, и скалил свои клыки. Все на дворе было серо-синим, и солнце светило лишь настолько, чтобы к нему никто не мог приебаться, что оно не выполняет свои служебные обязанности.
Бог покарал нас этой долбанной степью, этой загаженной пустотой, повторял Тарас. Он страшно злился и пил водку, которую купил у какого-то мужика на одном из перронов, потрескавшихся, словно старушечьи пятки. Здесь все размывается, говорил он, здесь уже все один черт: то ли Украина, то ли Россия, то ли что угодно. А следовательно — Мордор.
И он начал рассказывать, что весь Повелитель Колец говорит о конфликте цивилизованного, примерного, эстетичного и свободного европейского Запада с диким, азиатским, туранско-славянским[142] и подавляющим Востоком. С варварской страной, населенной орками, которые только и умеют, что по-хамски рычать и драться. С антиэстетической тиранией, вознесенной в ранг магически-тоталитарной машины.
На стороне хоббитов, Арагорна и эльфов, — утверждал Тарас, дудля водяру «из винта», словно стереотипный русский, — стоит зелень, изысканные города и дворцы, тонкая культура, элегантные деревеньки и веселые трактиры. А на стороне Саурона — гадкие хари огров-унтерменшей, депрессивные пустоши и сине-серые скалы; безвольные, тяжелые массы и мрачный всеведающий предводитель. Мрачный Большой Брат[143].
На западе Средиземья, — продолжал свои выводы Тарас, пялясь в окно, при чем ненависть в его голосе постепенно уходила, и ее место занимала обреченность, — Толкин подчеркивал индивидуализм обитателей, разделяя их на расы: крепко ступающие по земле гномы — вроде как немцы; поэтические эльфы — словно французы. И люди, как нечто среднее между теми и другими. Наверняка, британцы. Во всяком случае, в разнообразии — сила, мы не являемся тупой массой, мы замечательные индивидуумы. И снаружи просто приятно: живительный ветерок гуляет среди зеленых холмов. А на востоке имеется один только злой Мордор, та серая масса, которую все боятся. Варвары. Тупые, неотесанные орки и тролли с мордами словно кольраби. Хлюпающие в серо-буром пейзаже. Мычащие на какой-то недоделанной версии человеческого языка. Ну и пожалуйста, — указал он подбородком на вид за окном, — то же самое дерьмо, без форменное и невыразительное.
Я не очень-то ориентировался в мифологии Повелителя Колец, и, говоря честно, она меня особо и не привлекала, хотя и знал, что Толкин сидел над всем тем целых полвека и в течение тех пятидесяти лет выдумывал все те языки, народы, культуры и перемирия.
— А почему тогда одного из лучших дружков Арагорна зовут Боромиром? — похвастался и я кое-какими знаниями.
— Боромир — это не славянин, хотя имя его звучит и по-славянски, — пояснил Тарас. — Это смесь эльфийских языков. У Толкина так вышло случайно, даже если он и сориентировался, что имя звучит по-славянски, что вовсе не обязательно, он на него плюнул, поскольку для него это особого значения не имело.
— Но я же вижу, что Мордор располагается, скорее, где-то в окрестностях Румынии, — сказал я, глядя на карту Средиземья, наложенную на карту Европы. Тарас выцарапал ее в Нэте посредством своего смартфона и теперь подсовывал мне под нос. — На востоке тут лежит Рун.
— Дело в том, что Мордор расположен за Руном, а в Рун, — терпеливо объяснял Тарас, — в Рун проживают истерлинги. Это такие — по сути своей — скифы. Или монголы. Или я там знаю, бля, уйгуры, ненцы, печенеги. Как видно, для Толкина это никакого значения не имеет. Во всяком случае, истерлинги — это союзники славянского Мордора. А еще, и что с того, что располагается в «Румынии». Румыния — это тебе Трансильвания, страна вампиров и оборотней, для серого западного человека — именно Восточная Европа, один черт: славянская или неславянская. А кроме того, если Мордор — это не славяне, это означало бы, что Толкин славян попросту проигнорировал. Тут уже, — покачал Тарас головой, — я и не знаю, что лучше. Быть воплощением всего зла того континента, или вообще не существовать.
141
Для тех, кто не учился в советской школе: к востоку за Эльбой (Лабой) начинались страны Варшавского Договора.
142
Туран — страна-противопоставление культурному Ирану в «Шахнамэ» Фирдоуси. Символ варварства и насилия.
143
Для тех, кто мало читал: символ тоталитарного государства в книге «1984» английского писателя Джорджа Оруэлла, изданного в 1949 году: «Большой Брат следит за тобо-о-о-ой…»