– Там? – спросила Люси, с неохотой осознавая, что начинает испытывать сострадание к Эми. Хит, конечно, не знал этого. Но она, прочитав все до единого письма, написанные аккуратным детским почерком, искренне жалела ее. Должно быть, очень страшно остаться совсем одной в таком юном возрасте. – Но у кого она будет останавливаться во время каникул? Есть у нее кто-нибудь на Юге или она совершенно одна?
– А какой выход? – поинтересовался Хит, выражение его лица казалось совершенно безучастным.
Люси тяжело вздохнула, сворачивая очередную пару брюк. Ее лицо выражало муку и раздражение.
– Ты так спрашиваешь, будто сам не знаешь, какой может быть выход. Ты ведь не станешь отрицать, что было бы более логично подыскать для нее пансион где-нибудь здесь. Что-нибудь более или менее приемлемое, чтобы ты мог присматривать за ней. Она твоя сестра, и я не стану возражать, если ты захочешь, чтобы во время каникул она жила у нас.
Естественно, это повлечет за собой лишние тревоги и беспокойство, и Люси, безусловно, предпочла бы, чтобы никто не вторгался в ее жизнь с Хитом. Но как она может отказать Эми в крошечном уголке в его жизни? Имеет ли она право становиться между ними? Конечно, нет. Они ведь родные брат и сестра. И если она сама не предложит ему это, то очень скоро его начнет раздражать ее нежелание мириться с существованием сестры, пусть даже только по отцу.
– Почему бы тебе не привезти ее сюда? – тихо сказала она. По внезапному блеску в его глазах она поняла, что именно этих слов он и ждал от нее.
– Спасибо.
Люси пожала плечами, не глядя на него, обрадованная тем, что ему хватило такта принять эту уступку как нечто само собой разумеющееся. Сейчас бы она не вынесла никакого проявления благодарности с его стороны. Сейчас, когда она была так расстроена, разочарована и так взволнована.
– Думаю, я не пробуду там больше недели, Синда.
– Я могла бы поехать с тобой. – Люси наверняка знала, что он не примет ее предложение, но эта фраза еще долго бы мучила ее, если бы она не высказала ее вслух. Почему ей не быть с ним доброй, уступчивой, понимающей? Зачем ей сердиться на него и демонстрировать свое раздражение, вместо того чтобы предложить ему спокойствие и понимание?
– Сейчас нам обоим нельзя уезжать. Тебе нужно остаться и следить за домом.
– А как же газета?
– Я не должен уезжать сейчас, – почти простонал он. – Черт возьми, я не должен. Но мне снова придется положиться на Дэймона.
– Тебе нужно взять спальную рубашку, – как бы между прочим произнесла она, еще раз просматривая содержимое чемодана. – Я знаю, что ты не любишь спать одетым, но в дороге…
– Не знаю, есть ли в моем гардеробе спальные рубашки.
– Есть, – коротко ответила она. – Есть одна. Я видела ее как-то, когда искала тебе носовой платок. – Сделав небольшую паузу, она деликатно прибавила:
– Иногда меня очень удивляют вещи, которые я обнаруживаю в нашем доме.
Молчание. Люси снова стала перебирать вещи в чемодане, чувствуя, что превратилась в отличную мишень для сверхподозрительного взгляда. Затем она подняла голову, изумленно изогнутые брови придавали ее лицу невинно-вопросительное выражение. Игра в кошки-мышки им обоим была в диковинку. До сегодняшнего дня им не приходилось прибегать к ней. Хит смотрел на нее так, будто хотел несколькими прямыми вопросами покончить с ее неуместными замечаниями и усмешками. Но вместо этого он залез в комод и вытащил несколько пар носков.
– Если тебе что-нибудь понадобится, пока меня не будет, – сказал он, – ты можешь обратиться к Макхамсам, что живут в конце улицы. Дэвид мне многим обязан. Ты можешь смело обращаться к нему, если, конечно, у тебя возникнет необходимость.
– А почему не к Редмондам?
– Дэймон будет слишком занят в газете.
– Но когда ты заболел, он сказал, что в случае…
– Не нужно, – резко оборвал ее Хит. – И не спорь. Не нужно беспокоить Дэймона. И не заставляй меня выходить из себя.
Люси просто пришла в ярость от такой манеры поведения. Ее трясло от злости все время, пока они упаковывали вещи, пока он давал последние указания, до самой минуты расставания. И когда экипаж уже ждал у подъезда и они стояли у двери, а слуги, смущенно покашливая, вышли из прихожей, Люси почувствовала, как в одно мгновение вся ее злость будто улетучилась. Она неотрывно смотрела на лацканы его пальто, с трудом перенося темной тучей нависшее над ними молчание. Она знала, что сама должна прервать его, не должна позволить ему уехать вот так, не произнеся каких-то очень важных для них обоих слов.
– Прошло много времени с тех пор, как ты в последний раз был в Виргинии, – чуть сдавленно выговорила она.
– Три года.
– Откуда мне знать, что ты не захочешь остаться там? – Она говорила сдержанно, но в голосе все равно звучало неподдельное волнение.
– Потому что там никто не умеет печь настоящий новоанглийский яблочный пирог.
– Разве это причина? – Она нерешительно улыбнулась.
– Это и есть настоящая причина, – хрипло сказал он. – Я сделал свой выбор, когда женился на тебе, и теперь удостоверился, что не ошибся и что это именно то, что мне надо.
– Я тоже.
Мысли обоих вернулись к прошедшей ночи и к тому, что принесла бы с собой ночь грядущая.
– Время – лучший советчик и самый справедливый судья, – печально заметил Хит.
– Ты никогда прежде не уезжал от меня. – Она была даже не в состоянии смотреть на него. – Так надолго.
– Я не сделал бы этого и теперь, но у меня нет выхода.
– Возвращайся поскорее.
– Да, мэм. – Его руки обвились вокруг ее хрупких плеч, он склонил голову, чтобы поцеловать ее. Поцелуй предполагался нежным и легким, но когда он почувствовал, как задрожали ее губы только от одного его прикосновения, из его горла сам собой вырвался страстный стон, и он жадно стиснул ее в своих объятиях. Пораженная, с какой скоростью пламя страсти охватило их обоих, Люси попыталась отстраниться от него. Но он только крепче прижал ее, а его поцелуй стал еще более страстным и глубоким. Предательское наслаждение охватило ее, безмятежное, непреодолимое. Ее руки, бесцельно поблуждав по его напряженной спине, наконец застыли на плечах, грудью она старалась еще сильнее прижаться к нему. У нее было ощущение, что этот поцелуй бесконечен. Задыхаясь, Люси попыталась глотнуть хоть немного воздуха, но вместо долгожданного облегчения ей показалось, что огонь наполнил ее легкие. Ее тело было горячим, почти невесомым в его руках, она вся дрожала от желанной необходимости быть как можно ближе к нему. Даже когда он отпустил ее, ей все еще чудилось, что их тела связывала невидимая нить.
Что-то невнятно пробурчав, Хит поспешно вышел и необычайно тихо закрыл за собой дверь. Едва держась на ногах, Люси подошла к окну и взглядом проводила удалявшийся вниз по улице экипаж.
Его не было почти две недели. Все это время она не встречалась с Дэймоном, хотя и получила от него короткое послание, в котором он выражал свои искренние соболезнования по случаю кончины брата Хита, а также надежду, что Люси обратится именно к нему, если ей что-либо понадобится. Люси не понимала, почему Хит был так непреклонен в вопросе ее общения с Дэймоном во время его отсутствия. Не может быть, чтобы он ревновал ее. Ведь он наверняка знал, что между Дэймоном и ней не было ничего, кроме теплых дружеских отношений. Хит был настолько неожиданно резким, что она не переставала удивляться этому.
Люси тщательно и ответственно готовилась к возвращению Хита с Эми. Она лично проследила, чтобы в доме был идеальный порядок, а все комнаты для гостей приготовлены заранее. Она ведь не знала вкусов Эми и не могла даже предположить, какая комната ей приглянется больше всех. Но несмотря на множество дел, Люси буквально спала наяву, почти постоянно предавалась своим мыслям, а временами и депрессии. Одиночество постоянной ноющей болью отзывалось в ее груди. Дни и ночи тянулись, принося с собой слишком много свободного времени, давая возможность тщательно обдумать все, происшедшее с ней за последние месяцы, и хоть немного задуматься о будущем. Она воспользовалась этой возможностью и приняла множество серьезных решений относительно ее самой и ее брака. С этого времени она должна быть более честной и откровенной с Хитом. Она скажет ему, что любит его. После долгих размышлений она пришла к выводу, что у нее не было причин ждать, пока он первый скажет ей об этом. Может, в ближайшие пятьдесят лет у него не возникнет необходимости произнести это вслух.