Это смещение акцентов от грубой физической силы к насаждению единомыслия в области представлений людей о нормах жизни общества и составило изрядную долю содержания того, что на Западе принято называть общественным прогрессом, прогрессом цивилизации, но не принято называть по существу — совершенствованием системы глобального рабовладения.
В настоящем разделе мы рассмотрим специфику рабовладения на основе тоталитарных идеологий. Если управление обществом осуществляется успешно и нет кризиса управления, подобного нынешнему российскому, то для тех, кто не причастен к повседневности практической политики, большая часть провозглашаемых политических идей носит знаковый характер. «Знаковый» в том смысле, что провозглашенные идеи-лозунги всего лишь определяют разделение на своих и чужих, но не затрагивают повседневную жизнь членов общества, в котором господствует какая-то идеология, будь то хоть идеология «свободы от идеологий» или идеология «множественности идеологий» (горбачевский «плюрализм мнений»), хоть марксизм, хоть «православие, самодержавие, народность» или, что-то еще. Вопрос же о правильности культивируемых идей (правильности — как подтверждаемого практикой взаимно однозначного соответствия реальных процессов и их идейно выраженных образов) для большинства не встает, тем более, что досконально знать содержание господствующей идеологии и ей альтернативных в обществе — обязанность малочисленной категории идеологических работников: попов, функционеров партий и профсоюзов, некоторой части журналистов и профессуры, некоторых аналитиков спецслужб. Так жили в России во все периоды бескризисного управления: при всех государях, при всяком общественном устройстве, при всяких идеологиях.
Вопрос об адекватности культивируемых идеологий реальным жизненным процессам в сознании некоторой части ранее идеологически беззаботных встает только тогда, когда управление (политика), осуществляемое под знаменем этих идей, испытывает кризис; либо же вообще терпит крах, вследствие чего простые люди, в повседневности обычно далекие от практической большой политики утрачивают привычный им уровень социальной защищенности, что заставляет некоторую часть из них задуматься о содержании и смысле идеологий, о том, чему же их учили, и во что же по существу они беззаботно верили до наступления кризиса [60].
Но как показывает опыт краха нацистской Германии, опыт краха марксистского СССР, даже полный крах общественного самоуправления, осуществлявшегося под знаменем определенных идей, способен отрезвить далеко не всех: приверженцы неадекватных жизни социологических доктрин остаются среди переживших крах и в некотором количестве воспроизводятся и в последующих поколениях не взирая ни на что.
То же касается и США, и передовых, ныне якобы преуспевающих стран Запада и Востока: пока «искусство возможного» [61] в них делается устойчиво и не взваливает на обывателя непривычных для него проблем, обыватели в их большинстве будут убеждены в истинности открыто провозглашаемых и культивируемых в обществе идеологий, не задумываясь о том, что пропагандируемые в их среде доктрины могут быть всего лишь правдоподобным прикрытием утаенного от них политического знания, на основе которого реально и осуществляется вся полнота власти в обществе.
Исключения редки. Так, когда на заре советской власти многие партийцы были убеждены в истинности марксизма, некоторые из них — с наиболее развитой чувствительностью — уже тогда (в 1918 г.), после грандиозного успеха марксистской революции, не верили в марксизм и искали другой путь к обретению истинного (по их оценкам) тайного знания «Дюнхор», чтобы обладать полнотой власти, а не отмеренным им кем-то суррогатом, данным им в форме марксизма. Вследствие этого спецотдел ЧК-ОГПУ-НКВД вел работы в области мистики и оккультизма и пытался организовать экспедицию в Тибет с целью установления деловых взаимоотношений с махатмами Шамбалы, но всё было спущено на тормозах, после смерти Ф.Э.Дзержинского [62], а причастные к этим работам большей частью погибли в ходе последовавших волн репрессий.
И.В.Сталин, поднявшись до полноты осуществления внутриобщественной власти в СССР и в делании глобальной политики благодаря тому, что не был марксистом по существу, не пошёл на поиски «Дюнхора» или какой-то иной готовой к употреблению “экзотики-эзотерики”, но завещал в своей последней работе “Экономические проблемы социализма в СССР”
Но это — редкие исключения из господствующей статистики: большинство довольствуется теми мнениями, идеями, социологическими доктринами, что стали свойственны им «сами собой», пока они росли, получали образование, жили по своему разумению или недоразумению.
Т.е. рабство, осуществляемое на основе культивируемой бездумной идейной убежденности в сочетании с отвлечением интеллекта на реальные и вымышленные проблемы, не имеющие общественной в целом значимости, показало себя в прошлом довольно устойчивым (тем более в условиях, когда действительное управление социальной системой бескризисно осуществляется на основе утаенных от обывателя теоретических знаний и практических навыков, теоретически не формализованных). Эти знания и практические навыки воспроизводятся из поколения в поколение в знахарских кланах, осуществляющих рабовладение по отношению к остальному обществу. Исторически реально в преобразовании мира на основе библейского проекта доктрины “Второзакония-Исаии” особую роль играют иудейские раввинские и ростовщические кланы.
Несмотря на достигаемую в такой системе иллюзию свободы и декларации о свободе, в умолчаниях-то всё равно остаются вопросы без ответа: А как определённые идеи состоялись в качестве чьей-то личной идейной убежденности? Какие цели осуществляются под водительством этих идей? Откуда они взялись? Соответствуют ли идеи Объективной реальности или они обрекают своих приверженцев на извращенное видение и понимание мира? Допускает ли организация жизни общества, чтобы человек перешёл к иной идейной убежденности, если видит, что эти идеи не соответствуют Объективной реальности, и особенно, когда такое несоответствие подтверждается практикой?