Основной вопрос всякой общественно полезной философии, мировоззренческой системы — это предвидеть последствия действий и бездействия, что позволяет выбрать на основе поведения наилучший в субъективном смысле вариант поведения и реакции на поток событий. Это положение обстоятельно поясняется в Достаточно общей теории управления, но и издревле известны афоризмы вроде «предупрежден — значит защищен» (древний Рим); «И духи пророческие послушны пророкам, потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира. Так бывает во всех церквах у святых» (1-е Послание Коринфянам апостола Павла, 14:32, 33); «предвидеть — значит управлять» (Наполеон). В последней четверти XIX в., в то же самое время, когда марксизм обретал завершенность, английский этнограф Э.Б.Тайлор в своей книге “Первобытная культура” прямо сказал о «философии истории в обширном смысле, как об объяснении прошедших и предсказании будущих явлений в мировой жизни человека на основании общих законов».
Эта способность к предвидению последствий и есть главное в нормальном мировоззрении людей, поскольку позволяет переработать множество разрозненных частных фактов в единство мнений о течении любого из процессов во Вселенной, включая и развитие человеческого общества. А это дает возможность выбрать наилучшую линию поведения.
Однако основным вопросом философии в марксизме является вопрос о первичности материи и сознания, во многом аналогичный схоластическим спорам средневековья о том, что было раньше: курица или яйцо. Вопросы же прогностики в марксизме не входят ни в основной курс, ни в “факультативный”. Это означает, что марксистское мировоззрение не предназначено для формирования в обществе осознанной культуры управления. То есть по умолчанию оно предназначено для сокрытия от общества истинных знаний о теории и практике управления под покровом марксисткой правдоподобной болтовни на темы исторического материализма. А еще более обще говоря, оно предназначено для того, чтобы хозяевам марксизма держать в неволе общество, неспособное к предвидению последствий своей деятельности, и употреблять его потенциал по своему усмотрению.
Аналогичное положение дел и в марксистской политэкономии. Ф.Энгельс посмеялся над Е.Дюрингом в “Анти-Дюринге”, когда тот упомянул о необходимости разделить потребности человека, а следовательно и общества, на две категории: естественные и противоестественные, т.е. заведомо наносящие ущерб индивидам и обществам, хотя Е.Дюринг в этом вопросе был безусловно прав. Кроме того вся марксистская политэкономия построена на категориях, которые не поддаются измерению и не могут быть введены в бухгалтерский учет: «необходимый и прибавочный труд», «необходимое и прибавочное рабочее время» и т.п. Плановое же ведение народного хозяйства — то, что всегда марксизм провозглашал нормой экономической жизни общества людей, — возможно только на основе разделения потребностей индивидов и общества на естественные и противоестественные (демографически обусловленные и деградационно-паразитические, иными словами) и построении экономической теории на основе категорий, поддающихся объективному измерению в производстве и потреблении, которые могут быть введены в систему бухгалтерского учета и систему общегосударственной статистики, обеспечивающие микро— и макроэкономическую саморегуляцию и управление.
Это означает, что вся полнота власти в обществе, принявшем марксизм в качестве истины (или в качестве достаточно хорошего приближения к истине), должна была остаться в руках тех, кто решил для себя на основе немарксистской философии (или неформализованных теоретически навыков) вопрос о предсказуемости последствий с достаточной для практики точностью и обладает навыками управления макроэкономикой на основе не оглашаемых в обществе ноу-хау.
Все это, необходимое для осуществления власти в обществе, в случае господства в нем марксизма, передается от поколения в поколение вне системы обязательного и специального образования общества, а только в специфическом кругу кланов, причастных к осуществлению подлинной власти над этим обществом. Это и является информационной основой осуществления тоталитарного рабства.
Это же утверждение относится и к господствующим на Западе социально-экономическим теориям, открыто преподаваемым в тамошних школах и вузах. Правильность сказанного косвенно подтверждается тем, что в странах СНГ буржуазные демократы, начитавшиеся марксистской и западной немарксистской политэкономии, придя к государственной власти и столкнувшись с реальной экономикой, уронив производство, так и не смогли его поднять [66]. Реформы пошли крахом потому, что реформаторы не обладали знаниями, сообразными обстоятельствам, которые могли бы применить на практике с заранее предсказуемым эффектом. Те знания, которыми они обладали, были не сообразны и попытка их применить привела к неожиданному экономическому спаду и затяжному кризису.
В сочетании с этими особенностями философии и политэкономии учение о социализме, как обществе справедливости, где нет эксплуатации человека человеком, в марксизме — приманка для доверчивых и одураченных угнетенных и благонамеренных из среды прежней правящей “элиты”.
Все это и многое другое в совокупности говорит о том, что информационная система марксизма — одна из подсистем в объемлющей её системе глобального властвования на основе умолчаний и посвящений. Как показал опыт СССР до 1953 г., под её завесой можно накормить, одеть и обустроить жизнь подневольной рабочей силы в условиях обузданной гонки потребления (плановое ведение хозяйства) и внутреннего гражданского мира (недовольство может быть, но это не открытая гражданская война и мафиозные разборки). Но власть над обществом, которое марксизм якобы освободил от гнета капитализма, этому обществу хозяева марксизма передавать не собирались, а только создали в нём систему имитации власти общества над самим собой, с помощью которой обезопасили себя от посягательств на внутриобщественное полновластие благонамеренных и злонамеренных искателей власти в самом обществе. То есть марксизм изначально не предназначался для искоренения угнетения; просто эксплуатации человечества он должен был придать более эффективный и безопасный для угнетателей характер.