— Может, мне лучше не выходить из комнаты? — спросила Лирин. — Похоже, мисс Руссе не в восторге от моего присутствия.
— Об этом вам нечего беспокоиться, миссис Лирин, — проворковала Уиллабелл. — Наоборот, вам лучше начать выходить как можно скорее, а то она решит, что теперь хозяин у нее в руках. Она уже и так целую неделю, как кошка, охотится за ним.
— Ты что же, предлагаешь мне включиться в соревнование? — с изумлением спросила Лирин. — Да я ведь едва знакома с этим человеком.
— Извините за совет, но я знаю мистера Эштона уже Бог знает сколько времени и вот что скажу вам: другого такого вам не найти. Он настоящий мужчина, а вы — прямо-таки красавица. Только, как вы сами сказали, мисс Марелда — тоже.
Лирин не хотелось спорить с экономкой. С другой стороны, она вовсе не собиралась бегать за человеком, который в ее глазах все еще оставался незнакомцем. Вообще тут было о чем подумать. Если убрать преграды и признать, что это ее муж, стало быть, придется спать с ним, а в настоящий момент ей не хотелось очертя голову бросаться в авантюру с сомнительными последствиями. Надо действовать не спеша, по возможности избегая ошибок. Может, когда вернется память, проблема решится сама собой.
Тем не менее человек, называющий себя ее мужем, весьма заинтриговал Лирин. Это был исключительно красивый мужчина, с поистине аристократическими манерами. Это особенно проявлялось, когда он навещал ее по утрам — что превратилось в привычку — в спальне. Как и положено джентльмену, он не входил, пока Уиллабелл не доложит о его визите. Лирин заметила, что при его приближении у нее начинало чаще биться сердце. Румянец на щеках также едва ли свидетельствовал о ее равнодушии.
Уиллабелл широко распахнула дверь, давая Эштону возможность обозреть всю комнату. Профиль Лирин четко выделялся на фоне оконного проема, через который проникал яркий свет утреннего солнца. Ее длинные волосы, небрежно рассыпавшиеся по плечам, ослепительно отливали золотом. Глаза их встретились, и Лирин неуверенно улыбнулась.
— Большое спасибо за подарки, — негромко сказала она. — Мне они так понравились. Вы очень щедры.
— Позвольте войти? — спросил Эштон.
— О, разумеется, — удивленно ответила она. Разве он должен спрашивать разрешения?
При появлении Эштона Уиллабелл выскользнула из комнаты со словами:
— Пойду принесу вам чего-нибудь попить.
Эштон пересек комнату. Его тянуло к жене, как человека, пришедшего с мороза, тянет к теплу или изголодавшегося — к богатому столу. Он пожирал ее глазами, красота Лирин горячила кровь, прогоняя жестокие сомнения. Разве это не безумие — проснуться в мире, где все незнакомо, любое лицо кажется чужим и даже постель, в которой спишь, одежда, которую носишь, — тоже чужие? И — что еще хуже, — когда не можешь сказать даже, каков же твой собственный мир, когда за границей пробуждения — черная пустота. Но разве можно думать о безумии, глядя на нее?
— Позвольте сказать, мадам, что сегодня утром вы особенно прекрасны.
— А как же все эти синяки? — с сомнением спросила Лирин.
— Мои глаза так изголодались по вас, что я их почти не замечаю. — Он слегка коснулся пальцами ее щеки. — К тому же они проходят, и скоро от них не останется и следа. — Он склонил голову к золоту ее волос и закрыл глаза, вдыхая их аромат, который пьянил его, дурманил сознание, волновал, пробуждал воспоминания о былом.
Лирин ощутила его близость всеми порами своего тела. Она потупила взор, почувствовав, как теплое дыхание коснулось ее уха, взгляд ее упал на разрез рубахи, через который видна была мускулистая волосатая грудь. Он придвинулся еще ближе. Она вся напряглась и вытянула руку, отстраняя его, но само прикосновение произвело взрывной эффект. Сердце у нее бешено заколотилось. Чувствуя, как щеки покрываются краской, Лирин быстро отступила и потерла ладони, словно обожглась.
— Мне так понравились ваши платья, — почти беззвучно произнесла она, бросая нервный взгляд через плечо и отходя еще дальше. Так спокойнее. — А где же мои? Мне казалось, что они должны где-то быть.
— Да неважно, — ответил он, разглядывая ее из-под полуопущенных ресниц. — Из-за покупки нескольких пустяков для вашего гардероба я в долговую яму не попаду. А дополним мы его всем, чем нужно, когда вы сможете выходить из дома.
Лирин смутилась.
— А вы не боитесь, что меня интересуют только ваши подарки и ваши деньги? Особенно, если у вас еще остаются сомнения в том, что я ваша жена?
— Кто это, интересно, сомневается? — негромко рассмеялся Эштон.
— Ну, некоторые считают, что я морочу вам голову.
— Это что, Марелда была здесь? — спросил он, прямо глядя в широко раскрытые изумрудные глаза Лирин. Она неохотно кивнула. — Марелда раньше вас никогда не видела и к тому же вообще будет последней, кто признает, что вы моя жена.
— Хотела бы я иметь вашу уверенность. — Отвернувшись, Лирин прижала пальцы к вискам и в смятении покачала головой. — Я чувствую, что память моя где-то там, в глубине, ждет освобождения, но что-то стоит на ее пути. Мне так много нужно узнать о собственной жизни. — Она порывисто вздохнула. — Я для себя самой — незнакомка.
— Кое-что я могу рассказать вам, — негромко сказал Эштон, приближаясь к ней. — Но мы были вместе так мало, что, боюсь, это будет сущая ерунда.
Она внимательно взглянула на него.
— Пожалуйста… все, что знаете.
Он посмотрел на ее несчастное лицо, и где-то в глубине ее чудных с поволокой глаз сверкнула искорка. Эштон протянул руку и отбросил с ее щеки выбившийся локон. Затем отступил назад и начал свой рассказ, стараясь связать факты воедино:
— Вы родились двадцать три года назад в Новом Орлеане. Зовут вас Лирин Эдана Сомертон. Баша мать, Дирдра Кассиди, по происхождению ирландка, а отец — англичанин. У вас есть сестра, Ленора Элизабет Сомертон, она тоже родилась в Новом Орлеане…
— А кто из нас старше?
Эштон осекся, посмотрел на нее и, словно извиняясь, улыбнулся:
— Мне очень жаль, любовь моя, но я так тогда вами увлекся, что такими вещами просто не интересовался.
Это заявление заставило ее покраснеть.
— Продолжайте, — едва слышно шепнула она.
Эштон подошел к окну, раздвинул шторы и выглянул наружу.
— После смерти матери вам с сестрой остался дом в Билокси, на берегу океана. У вас есть дом и в Новом Орлеане, его завещал вам дед. Завещание было составлено, когда вы жили с ним, и, хотя он умер, считая, что вы утонули, никаких изменений в него внесено не было. — Эштон смотрел на нее, заложив руки за спину. — Таким образом, мадам, у вас есть собственное состояние, а если добавить к этому, что ваш отец — богатый лондонский негоциант, в материальном отношении вы вполне независимы. — Эштон медленно улыбнулся. — Если бы я был авантюристом, лучшей жертвы, чем вы, мне не найти.
Она оценила шутку и, немного смущаясь, парировала:
— Ну что ж, будем считать, что именно поэтому вы так упорно называете меня своей женой. — Его лукавая усмешка ободрила ее. — Насколько я понимаю, вы изрядный повеса?
— Мадам? — Эштон удивленно поднял брови.
Лирин коротко взглянула на подарки, разложенные на постели.
— Во всяком случае, вы хорошо знаете, как одевать женщин. — Она искоса взглянула на него, — Или, может, лучше сказать — раздевать?
— Я настоящий праведник, мадам, — запротестовал Эштон.
— Гм. — Лирин прошлась по комнате, то и дело оборачиваясь на него. — Что-то сомнительно.
— Никаких сомнений, любовь моя, — заявил он, улыбаясь. — Клянусь вам, я и не взглянул ни на кого. Меня обжигала память о вас.
— Обжигала? — Она с сомнением снова посмотрела на него. — И как долго? Неделю? Месяц? Год?
Эштон от души рассмеялся. Его радовало, что к Лирин возвращается жизнь. Теперь она больше походила на себя. — Если бы не ваши раны, любовь моя, я бы доказал, как сильно по вас истосковался.
Ее улыбка медленно погасла.
— Не сомневаюсь, что вы многих женщин сбили с пути истинного, сэр. Остается лишь надеяться, что мне удастся избежать силков, которые вы расставили для меня.