Меллиора принимала ванну.
Она лежала на спине, положив голову на деревянное изголовье, волосы ее свешивались с края корыта. От воды исходил запах свежескошенного луга. Вода закрывала все тело, и тем не менее от этого зрелища у него мучительно заныло в чреслах.
Меллиора вдруг открыла глаза, словно почувствовав чье-то присутствие. Она села в ванне и уставилась на Уорика.
– Похоже, вода очень теплая, – сказал он.
– Да.
Он сел на сундук и снял с себя ножны, оружие, кольчугу и одежду. Пока он раздевался, Меллиора смотрела на огонь, на мыло и воду. Когда она все-таки повернула лицо в его сторону, ее глаза широко раскрылись то ли от испуга, то ли от удивления. Он шагнул в ванну.
Меллиора ухватилась за края корыта, словно собираясь выскочить из воды.
– Нет! – приказал он, схватив ее за запястье.
О том, как стучит ее сердце, Уорик мог судить по жилке, которая билась на шее. Он улыбнулся.
– Я только что беседовал с юным Маккинни, – сказал он.
– Да? – процедила она, и Уорику стало ясно, что никакие другие чувства, владевшие ею в этот момент, не способны заглушить ее интерес к услышанному.
– Он мне понравился.
– Тебе? Понравился? Как великодушно!
– Вот мыло. Помой мне спину.
– Я думала, ты будешь спать в другом месте.
– Я сейчас не сплю. Как и ты. Помой спину.
Он подал ей мыло, повернулся спиной и поразился размеру корыта. Должно быть, кельты совершали в нем удивительные ритуалы, подумал он.
Меллиора так и не притронулась к нему.
– Меллиора, прошу тебя...
Мыло коснулось его плеч. Он опустил голову. Ее пальцы легко задвигались по его спине.
– В самом деле, Маккинни восхитил меня.
– Он достоин восхищения.
– Да, он мне очень понравился. Однако сделай доброе дело и предупреди своего друга, что я его убью, если он хотя бы прикоснется к тебе.
Пальцы Меллиоры замерли. Уорик вспомнил об оружии, развешанном по стенам комнаты. Резко обернувшись, он увидел, что ее пальцы крепко стиснули брусок мыла. Он взял мыло у нее из рук.
– Повернись.
– Что?
– Повернись, я помою тебе спину.
– Я и сама могу...
Уорик повернул ее спиной к себе, собрал волосы в узел и уложил на затылке. Он почувствовал, как она напряглась, однако протестов не последовало. Он намыливал ей плечи, шею, затем его рука опустилась к ребрам. Уорик ощутил, как по ее телу пробежала дрожь, и она спросила:
– Зачем ты это делаешь?
– Я исследую приз, – сказал он, наклоняясь к ней. Он просто не мог удержаться от этого. Его руки снова мягко заскользили по плечам, по спине, по животу, затем поднялись выше и накрыли полные полушария грудей.
Меллиора затаила дыхание.
Намыленные пальцы дотрагивались до отвердевших сосков, скользили по грудям, гладили чувствительную ложбинку между ними. Потом начали движение вниз, к животу.
Игра с завитками волос между ног длилась лишь мгновение. Пот, не имеющий ничего общего с водой, выступил над бровями Уорика. Что это он, черт возьми, затеял? А как же с его будущим, с продолжением династии, рода, имени?
Его имени. Имени его отца. Имени ребенка.
Он закрыл лицо рукой и выронил мыло.
– Выходи! – хрипло сказал он.
Впервые она с готовностью подчинилась его приказу. Через несколько мгновений Меллиоры в ванне уже не было.
Время, сказал себе Уорик. Нужно набраться сил и выждать время.
Глава 17
Отец Фагин служил заупокойную мессу, и его красивый, успокаивающий голос разносился за пределами церкви, расположенной в южной части замка. Его слушали многочисленные прихожане, собравшиеся во внутреннем дворе. Фагин вознес хвалу людям, погибшим во время набега. А пока он говорил, Уорик всматривался в собравшихся на мессу людей. Понимали ли они, что Давид основательно внедрил феодальные устои в Шотландии, или же продолжали жить так, как жили всегда? Их защищали владельцы замка, а они, в свою очередь, отдавали господам часть того, что строили, создавали или выращивали. Владельцы были ответственны перед ними в годину бедствий, а их люди обязаны были нести воинскую повинность, когда в этом появлялась нужда. Феодализм породил дополнительно к существовавшим новые титулы; на земле, где родился Уорик, появилось много вольных людей, но в общем и целом жизнь изменилась мало. Убитые были добрыми христианами, хорошими отцами и кормильцами.
В течение всей мессы Уорик стоял рядом с Меллиорой. По окончании погибших торжественно отнесли на кладбище за пределами крепостных стен. Оно находилось на высоком холме, с которого открывался вид на море, и его можно было узнать по резным кельтским крестам. Здесь было сказано еще несколько добрых слов, после чего покойников опустили в могилу. Застучали комья земли...
Меллиора подошла к вдове молодого погибшего и тихонько заговорила с ней. К ним присоединился Уорик и передал женщине небольшой полотняный мешочек с монетами.
– Нас могут ожидать еще более трудные времена, – негромко сказал он.
Его внимание привлекло необычное захоронение площадью футов пятьдесят на пятьдесят, окопанное и огороженное. Уорик подошел поближе. Похоже, ему не нравилась подобная расточительность. Он повернулся к Меллиоре, которая, закончив разговор с вдовой, подошла к нему.
– Это могила моего отца, – сказала она, прежде чем Уорик успел что-либо спросить.
– Да, я слышал, что он был большим человеком. У Меллиоры на щеках выступил легкий румянец.
– Он похоронен вместе с баркасом и принадлежащими ему вещами. Таков обычай викингов.
– Но он был обращен в христианство.
– Его похоронили по христианскому обычаю. Рыцарь может быть похоронен вместе со своим мечом. То же самое было соблюдено в отношении моего отца.
– Понятно.
– Уорик!
– Да?
– Серебряные монеты, которые ты поднес вдове, – это очень большая любезность с твоей стороны.
– Теперь у нее нет мужа, способного содержать ее.
– Так бы поступил, наверное, мой отец.
Уорик поколебался.
– Это похвала? Меня сравнивают с великим Адином?
Меллиора слегка напряглась.
– Нет. Ты никогда не станешь таким, как мой отец.
– Вероятно, ты должна благодарить за это Господа Бога.
Уорик двинулся вперед, Меллиора поспешила за ним.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего особенного.
– Погоди...
– Не могу ждать. У меня дела.
Он оставил ее на холме и ушел, чтобы разыскать Дональда, Эвана Маккинни и Ангуса. Крепость была обширной, и следовало разузнать все о ее достоинствах и недостатках. Он не хотел, чтобы что-то застало его врасплох...
День шел за днем, и в течение всего этого времени Меллиору не покидало состояние беспокойства и тревоги. Она не знала, где спал Уорик в первую и во вторую ночь. На третью ночь, лежа без сна, она услышала, что он ложится на край обширной кровати. Уорик лежал молча, Меллиора боялась даже дышать.
Утром Меллиора проснулась поздно. Уорик уже ушел.
И хотя это были довольно беспокойные дни, жизнь в то же время шла каким-то умиротворяющим, давно заведенным порядком. Отец Меллиоры был викингом, но замок был владением матери, и потому в нем сохранились многие старинные должности. Дональд исполнял обязанности управляющего, Аларик с Айоны[3] пребывал в роли барда, Мэллори Макмазон оставался хранителем сокровищ, Хэмлин Доугалл – арфистом. При жизни Адина Эван был личным представителем главы острова и одновременно телохранителем, хотя Адин не слишком нуждался в охране. Поскольку с приходом Уорика эта роль перешла к Ангусу, Эван должен был руководить людьми в границах владения. Джон из Уика был начальником стражи. Обладая острым зрением, он ночью вел наблюдение с восточной башни и всегда был начеку.
Уорик не стал менять заведенный в замке порядок, признав заслуги и титулы, дарованные людям. К большому раздражению Меллиоры, Уорик, похоже, вообще в ней не нуждался. Он знакомился с обитателями замка с помощью Дональда, узнавал о системе обороны от Эвана и Джона, о расходах – от Мэллори. Уже со второго дня пребывания на Голубом острове он начал интенсивное обучение приведенных с собой и местных воинов. Меллиора знала, что живущим на острове парням льстило, что их обучает прославленный рыцарь. И ей было отрадно слышать заглушающий звон мечей веселый смех, доносившийся с того места, где проходили учения. Молодых людей обучали владеть клеймором, мечом, боевым топором, булавой, пиками, оружием кельтов и викингов.