Фадингеру, своему коллеге, которого он случайно встретил полгода назад в Вене на Южном вокзале, Бреннер, конечно, все это рассказал. А тот ему рассказал, что уже десять лет как сменил угрозыск на банк крови. Работа спокойная, а премиальные больше, чем в полиции. И стоило только Фадингеру упомянуть, что в службе спасения как раз ищут водителя, как Бреннер сразу заинтересовался. К тому же он был не прочь переехать в Вену, потому как после ухода из полиции уже толком и не знал, где его дом.
Пока он работал в полиции, квартира у него была служебная, то есть с льготной оплатой и все такое. Но как только он ушел из полиции два с половиной года назад, то и квартира от него ушла, естественно. И с тех пор он и шатался, как цыган. То перепадет убийство с ночевкой, то мошенничество с отелем от фирмы.
Я бы не сказал, что такая ситуация его сильно угнетала. Наоборот, в ней были свои преимущества. Но к ставке в службе спасения тоже кое-что прикладывалось, скажем, служебная квартира в семьдесят квадратных метров.
В этом смысле главное здание службы спасения было удивительно сконструировано. Там был такой громадный внутренний двор, куда выходило тридцать гаражей, с мастерской и помещением для дежурных. В центре двора стоял шикарный стеклянный павильон, где была диспетчерская. А над гаражами — служебные квартиры для водителей. И ты в свободное время мог смотреть вниз, во двор, как там вкалывают твои коллеги.
Я думаю, основной причиной того, что Бреннер недолго думая поступил работать водителем в службу спасения, была именно квартира. А вовсе никакой не почет. Ведь если ты в наше время сорок семь лет прожил без почета и уважения, тогда тебе, попросту говоря, начхать на них и в оставшиеся годы.
Хотя вообще-то Бреннер рос еще в те времена, когда любили повторять: думай не только о пенсии, важна не только ссуда на строительство дома и страховка. Но еще всякие там высокие материи. Да, теперь-то над этим смеются, а тогда это было в головах у всех. Что-то вроде того, как сегодня у всех есть роликовые коньки или, к примеру, горный велосипед. Так и раньше у людей были свои заморочки.
И еще тут сыграло роль, что самого Бреннера в прошлом году спасла служба спасения. У него тогда мизинец был отрублен, про это еще в газетах большими буквами писали. Слава богу, пришили на место. Но еще чуть-чуть, и он бы истек кровью. В тот раз он едва успел соскочить с лопаты могильщика.
Это я к тому, чтоб разъяснить, как Бреннер оказался в форме спасателя и сидел теперь в дежурке. Он вяло пролистывал журнальчик, потому что тянулся один из тех ужасных дней, когда ну просто совсем ничего не происходит. Как будто во всем городе ни тебе инфаркта, ни несчастного случая, ровным счетом ничего. И сезон самоубийств у школьников еще не начинался, потому что аттестаты должны были выдавать только недель через пять.
И праздник на Дунайском острове тоже только через пару недель. Когда тебе приходится увозить половину Вены, то есть почти миллион человек, с алкогольным отравлением. Социалисты уже подумывают на свой праздник просто откачать Дунай и вместо него пустить бесплатное пиво, тогда можно было бы сэкономить на установке павильонов, просто подогнав народ к берегу, но, к сожалению, технически это пока неосуществимо.
Однако сегодня и намека не было на подобное развлечение. А в такие дни в службе спасения можно с ума сойти от тоски. Десять, двадцать мужиков торчат в дежурке и смертельно скучают.
— Надо же, как совпало, — сказал вдруг санитар Маркштайнер и ткнул пальцем в страницу иллюстрированного журнала «Ди Бунте», которую в этот момент как раз читал Бреннер. Бреннер сделал вид, что не замечает, что Маркштайнер говорит с ним. Тогда тот просто прибавил раза в два громкости:
— Посмотри-ка на часы, Бреннер!
— А что, ты сам так и не научился определять время? — сказал Бреннер и все-таки тут же посмотрел на часы, белые кухонные часы с черными стрелками, возраст которых явно перевалил уже за тридцать. И кому только пришло в голову повесить в суперсовременном офисе службы спасения эти старые кухонные часы, которые сейчас показывали ровно двенадцать.
— Двенадцать часов дня! — ликовал санитар Маркштайнер.
— И что?
— А ты как раз читаешь про Стефанию, принцессу Монако.
— Ну?
— А мать у ней играла в вестерне «Двенадцать пополудни»!
Ведь когда так вот торчишь в дежурке и ждешь срочного вызова, то сойдет любой повод, чтоб немного развеяться.
— Главную женскую роль, — вмешался в разговор Малыш Берти. Рост у него метр девяносто два, тощ как карандаш, но всю жизнь его звали «Малыш Берти».
— А что ей, мужскую, что ли, играть! — заткнул ему рот Маркштайнер и прекратил разговор так же внезапно, как навязал его Бреннеру. Потому что Малыш Берти был всего лишь жалким восьмитысячником, пешкой в акции министерства по созданию восьми тысяч рабочих мест. А профессиональный водитель не может допустить, чтобы в его разговоры встревал какой-то восьмитысячник.
Вот из-за этой самой министерской акции «Восемь тысяч рабочих мест» Малыш Берти иногда действовал Бреннеру на нервы. Хотя сам по себе он был еще ничего, довольно приятный. Такие иногда даже темных очков не надевают, когда в машину садятся. Но он был недоволен своей работой в службе и, с тех пор как узнал, что Бреннер раньше был детективом, носился с мыслью, что мог бы открыть на пару с Бреннером детективное агентство.
А сегодня был как раз такой опасный день, когда он мог снова завести об этом разговор. Потому что время просто стояло на месте. В четверть первого все еще ни единого вызова.
Бимбо уже в третий раз снял золотую цепочку со своей накачанной шеи и выковыривал ногтем грязь из мелких звеньев.
— С ума сойти, до чего быстро эти цепочки дерьмом забиваются! — заорал Бимбо с такой яростью, будто хотел обучить мыть машины какого-нибудь солдатика альтернативной службы.
На самом деле это он со своей цепочкой так резко разговаривал. Солдат альтернативной службы от них забрали еще два года назад. С тех пор они начали терять преимущество перед Союзом спасения. Но Бимбо все же был рад, что не нужно больше иметь дел с этими слабаками.
— Я вот все думаю, и откуда только это дерьмо берется! — наседал Бимбо на свою золотую цепочку. — Ты представь, ведь вся эта дрянь в воздухе висит! А мы этой дрянью дышим!
— А может, это вовсе и не из воздуха. — Это Малыш Берти вмешался в разговор между Бимбо и его золотой цепочкой.
Когда министерство отменило восьмитысячную акцию и альтернативную службу, нескольких восьмитысячников взяли на постоянную работу. Хотя среди своих они так навсегда и остались восьмитысячниками. И тут прозвище пошло Малышу Берти на пользу, потому как у остальных пяти вообще никаких имен не было, их так и называли всех скопом — восьмитысячники.
У Бимбо красной сделалась не только шея, но и физиономия, будто Малыш Берти ему бог весть что сказал. Ведь что здесь нужно учесть: Бимбо просидел в дежурке уже полтора часа. Битых полтора часа ни одного красного светофора. И даже ни единой поездки за дристунами. Ну и какая-то агрессия, конечно, скапливается, не без того.
— Что это ты лопочешь, салага? — взвился Бимбо, хотя он был всего на пять лет старше Малыша Берти. — Откуда ж ей еще взяться? Ты что думаешь, она из цепочки выделяется?
— А может, из твоей шеи?
Приехали. Самый большой идиотизм в том, что все захохотали. Бимбо же твердо усвоил, что драки в служебное время строго запрещены. Поэтому он просто не спеша надел свою цепочку на шею. А потом произнес:
— Я об восьмитысячника руки марать не собираюсь.
После этого минут пять было тихо, и Бреннер мог преспокойно изучать истории о половой жизни английского королевского дома. А потом опять этот Маркштайнер:
— Я всегда говорил, у них это от постоянной езды верхом, потому-то вся голубая кровь такая похотливая.