Швыряет трубку, резко встает, берет из коробки сигарету, прикуривает и некоторое время раздраженно прохаживается по комнате. Потом снова подходит к телефону, нетерпеливо крутит диск.
Анна-Мари: Алло, Оператор?.. Donnez moi… Сейчас, минуту… (Смотрит в лежащий на столе телефонный справочник) Donnez moi vingt troi — trente six — vingt deux… Merci.
Пауза
Анна-Мари: Алло, Мариетт? Это Анна-Мари… Ах, какое счастье слышать твой голос… Не могу поверить, что наконец, мы в Лозанне. Даже пощипываю себя, чтобы убедиться, что это не сон. Я пыталась дозвониться до тебя утром, но у тебя было занято… Во-первых, спасибо за восхитительный букет. Ты прелесть, Мариетт. Ты сама не знаешь, какая ты прелесть… Дорогая, от этих цветов вся комната просто светится. Буквально. Как раз сейчас я любуюсь ими… Вернер? О, с ним все в порядке. В данный момент наверняка играет где-нибудь в гольф. Послушай, дорогая, по поводу сегодняшнего вечера. Ты лучше меня разбираешься во всем, что связано с приличиями и тому подобным… Должна ли я выйти встретить принца у входа, или мне позволительно оставаться со всеми в баре и ждать, когда его подведут к нам?.. Ах, он пренебрегает формальностями? Слава Богу! Соблюдать строгий этикет для меня всегда такая мука. И уж, конечно, я не собираюсь делать книксен перед ней? В конце концов, она была простолюдинкой, когда он на ней женился… Понимаю… Я сделаю все, как ты говоришь. Но умоляю, приезжай пораньше. Ты должна поддержать меня морально… Ты ангел… Как милый Генри?.. Тоже играет в гольф?.. Полагаю, им просто нечем больше заняться. Au revoir, дорогая. A ce soir.
Со вздохом вешает трубку. В это время входит Вернер Конклэн. Это мужчина лет шестидесяти, высокий, с довольно приятной внешностью. В нем мало примечательного, если не считать того, что всю жизнь он занимался тем, что делал деньги и не мало преуспел в этом. В руке Вернера сумка с клюшками для гольфа, которую он швыряет на кушетку
Анна-Мари (с угрозой в голосе): Явился?
Вернер: Да, моя радость.
Анна-Мари: Знаешь, Вернер, сколько ни пытаюсь, никак не могу тебя понять.
Вернер: А в чем дело?
Анна-Мари: Начать с того, что уже седьмой час, а в восемь мы должны быть в баре в вечерних туалетах.
Вернер: Ты сама говорила, что раньше половины девятого никто не явится.
Анна-Мари: Ты не забыл про сигары?
Вернер: Не забыл.
Анна-Мари: Господи, и на том спасибо.
Вернер: Но лавка была закрыта.
Анна-Мари (в отчаянии): Вернер!
Вернер: Мне очень жаль, дорогая.
Анна-Мари: Ты не мог зайти в лавку, когда шел играть в свой гольф?
Вернер: Как раз в это время лавка была закрыта.
Анна-Мари: Я просила о такой мелочи…
Вернер: В этом паршивом городишке все лавки закрыты с двенадцати до трех.
Анна-Мари: Клэр Петрингтон сказала мне, что принц предпочитает особый сорт сигар, которые можно купить только в одной из здешних табачных лавок. Я подумала, что было бы весьма любезно предложить принцу такую сигару после ужина. И я, как последняя дура, прошу тебя взять это на себя. И что же?!
Вернер: Да ничего. Ему придется обойтись без этих сигар.
Анна-Мари: Послушай, Вернер…
Вернер: Не надо так расстраиваться. Я думаю, в этом отеле продают вполне сносные сигары на любой вкус. Если же они не понравятся Его королевскому высочеству, пусть курит свои.
Анна-Мари (с горечью): Тебе все равно, если первый прием, который мы даем в этом, как ты изволил выразиться, «паршивом городишке» обернется полным крахом?
Вернер: Успокойся, дорогая, наши приемы не могут обернуться крахом, потому что мы их чертовски щедро оплачиваем.
Анна-Мари: Что за чушь ты несешь! Люди, которые будут у нас сегодня, интересуются кое-чем еще, помимо денег.
Вернер: Как же, как же.
Анна-Мари: Не понимаю, зачем ты вообще согласился на эту поездку. В гольф ты мог бы играть и в Миннеаполисе.
Вернер: И на гораздо лучшем поле.