— Это мой муж. Его зовут Сандерленд Спотвуд.
Анджело посмотрел на человека, лежавшего на кровати, потом на женщину — на её бледное лицо, чёрные глаза, следившие за ним. В тишине слышалось негромкое прерывистое хрипение — дыхание человека, которого она назвала своим мужем,
Анджело подошёл к кровати, стал в ногах, посмотрел.
— Что с ним? — спросил он наконец, не отрывая глаз от того, что лежало на кровати.
— С ним был удар. — Как это?
— Что-то ломается в голове, тогда человек падает и больше не шевелится.
Анджело глядел на руки, лежавшие на одеяле ладонями вниз. Костлявые и все же огромные на вид пальцы были слегка согнуты. Каждая рука казалась громадным, выбеленным темнотой пауком, внезапно извлечённым на свет. Анджело вспомнил, как однажды разворошил кучу старых мокрых тряпок на чердаке у дяди, и из неё выполз белый отвратительный паук с длинными, немощными на вид лапами, из-за этой немощи казавшийся ещё более мерзким.
Руки на одеяле были похожи на кисти скелета, обтянутые восковой, неприятно-белой кожей, скелета весьма внушительных размеров. Анджело оглядел покрытое одеялом тело, прикинул ширину плеч. Посмотрел на огромный череп.
— Большой мужчина, — сказал Анджело. — Большой был мужчина когда-то, да?
— Да.
— Ты его тогда любила?
Кэсси посмотрела ему в глаза, потом оглядела того, кто лежал на кровати.
— Любила? — сказала она наконец, все ещё глядя на кровать. И, помолчав, ответила: — Нет, я его ненавидела.
Анджело обошёл кровать, стал в головах, нагнулся и поглядел парализованному в лицо. Белая обвислая кожа была усеяна жёлтыми щетинками. Он заглянул в пустую лазурь глаз.
И вдруг понял, что глаза глядят на него, что они живые и жадно следят за ним. Он почувствовал, что летит в пропасть.
Отпрянул и посмотрел на неё.
— А меня? — спросил он. — Тоже ненавидишь?
Он слышал, как задрожал его голос, потому что у него мелькнула безумная мысль: «А что если с этим русым гигантом, который был когда-то крупнее его, Анджело Пассетто, а теперь лежал тут, всё равно что мёртвый — нет, ему было даже хуже, чем мёртвому, ведь он все же жил и понимал весь ужас своей жизни, — что если с ним случился удар потому, что эта женщина возненавидела его?»
Анджело видел, как она стоит по. другую сторону кровати и словно издалека глядит на него, видел её линялый бесформенный халат, босые ноги на побуревшем от времени ковре, и, не сводя с неё глаз, он снова спросил:
— Меня — ненавидишь?
Он ждал ответа, слова или хоть знака и чувствовал, что едва удерживает равновесие; казалось, он остался один среди пустоты, точно все вокруг развалилось и исчезло, все, кроме её взгляда, которого он не понимал.
— Нет, — сказала она наконец. — Я не ненавижу тебя.
И, помолчав:
— Я люблю тебя, Анджело Пассетто.
Имя его она произнесла медленно и осторожно, будто очень старалась выговорить его правильно, без ошибки.
Весь январь простояли ясные морозные дни. Работая, Анджело чувствовал горячий ток крови в жилах, вдыхал напоённый зимним солнцем холодок, думая, что, наверное, и в лёгких у него воздух продолжает светиться. В этом кристально чистом январском воздухе отчётливо выступала каждая веточка, каждая мельчайшая деталь пейзажа. В полдень Анджело шёл в пустую кухню, подкладывал пару поленьев в топку, где ещё тлели присыпанные золой угли, разогревал кофе и, стоя у плиты, слушая, как тикают часы в тишине, ел то, что ему было оставлено. Поглядывая на окно, он видел, как сверкает мир.
К февралю он перекрыл крышу курятника и начал чистить и крепить старые ящики для гнёзд и устанавливать насесты. Изгородь была пока не к спеху. Зато срочно нужен был инкубатор, и Анджело привёл в порядок найденные в сарае остатки старого инкубатора и в следующую поездку в Паркертон купил четыре дюжины яиц. Он решил вывести кур породы плимутрок. Кур этой породы держал его дядя, и Анджело помнил, что они хорошо несутся и дают достаточно мяса.
Кэсси и не подозревала о его планах, и, когда он вошёл в тот вечер на кухню и выложил всё, что привёз, она воскликнула:
— Четыре дюжины — да нам вовек столько не съесть!
— Подожди, — сказал он и, взяв фонарь, вышел во двор.
Она видела из окна, как пятно света двинулось к сараю, потом, дёргаясь, стало возвращаться.
Дверь распахнулась, он что-то принёс.
— Куда поставить? — спросил он.
— Что это?
— Это для яиц, — сказал он. — Я починил.
— Ах, Анджело, — воскликнула она, — это же мой старый инкубатор! Какой ты молодец. Сейчас посмотрим. — И она засуетилась, выбирая место.
— Сюда, — сказал Анджело, не слушая её, и, поставив инкубатор на пол, стал освобождать место возле стены, за которой была кладовка.
— Далеко от двора, — объяснил он, — и далеко от плиты.
Потом он уложил яйца в инкубатор, принёс канистру с керосином, которую раньше оставил на крыльце, наполнил бачок, подождал, чтобы керосин пропитал фитиль, и зажёг горелку.
— Порядок, — сказал он. — Пойду мыться.
Он вышел в прихожую. Она слышала, как он напевает. Потом он закрыл дверь, и, как она ни напрягала слух, слышно уже ничего не было.
Когда десять минут. спустя, не сменив городского костюма, влажно поблёскивая гладко причёсанными волосами, Анджело снова пришёл на кухню, Кэсси только что сняла с плиты чугунок, из которого поднимались клубы пара. Она улыбнулась Анджело.
— Жаркое, — пояснила она.
— В самый раз, — сказал он. — По мне в самый раз.
Он поставил на стол непочатую бутылку виски, взял стакан и подошёл к холодильнику. Когда он вернулся за стол, его тарелка была уже полна. Он взял стакан Кэсси и спросил:
— Выпьешь? Я налью.
— Нет, спасибо, — она снова улыбнулась.
Он сел, приготовил себе виски со льдом и водой, помешал в стакане ручкой своей вилки и брезгливо попробовал.
— Пирожки! — Кэсси, схватив с плиты сковородку, склонилась над ней, критически осматривая дюжину пышных безукоризненно круглых пирожков, золотисто— коричневых сверху и бледно-жёлтых по бокам.
— Боже мой, — причитала она, — опять, кажется, передержала.
— По мне в самый раз, — повторил он и, протянув руку, взял сразу три штуки.
Они поели, и, сняв с плиты кофейник, она спросила, хочет ли он ещё кофе.
— Наливай, — приказал он, подождал, пока она снова наполнит обе чашки, и добавил: — Теперь сядь и сиди.
Он отхлебнул большой глоток кофе, поднялся и, обойдя стол, стал за её спиной.
— Сиди, не шевелись, — сурово сказал он.
Он вытащил те две или три шпильки, которые держали бесформенный узел у неё на затылке, и осторожно разделил её чёрные волосы на аккуратные пряди.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Не шевелись, — сказал он и, достав из кармана гребёнку, принялся точными профессиональными движениями расчёсывать ей волосы. Закончив, достал из кармана щётку, которую специально принёс из своей комнаты.
Кэсси обернулась.
— Что ты делаешь? — спросила она с тревогой.
— Не шевелись, — приказал он.
Потом, кончив причёсывать её, сказал:
— Повернись сюда, со стулом.
Кэсси повернулась, и он обошёл кругом, стал поодаль и окинул её критическим взглядом.
— Куртку, — сказал он, — куртку сними. Не вставая со стула, она сняла куртку.
— Теперь гляди вверх, — сказал он.
В резком свете висевшей прямо над ней лампы лицо её было белым как мел. Она смотрела на него удивлённо и даже жалобно. Не обращая на это внимания, словно она была неодушевлённым предметом, он снова зашёл за спинку её стула и начал собирать её волосы в пучок, крепко стягивая их левой рукой.
— Закрой глаза, — приказал он. — Закрой!
Он снова обошёл кругом, достал из кармана красную ленту и стянул ею волосы Кэсси над левым плечом. Ленту он завязал бантом. Пальцы его двигались быстро и ловко. Смуглый лоб, всегда такой чистый и гладкий, был сейчас прорезан напряжёнными морщинами. Работая, он то и дело переводил взгляд с её волос на её запрокинутое лицо. Покончив с причёской, он сказал:
— Не шевелись, — и, достав из кармана губную помаду, левой рукой вцепился Кэсси в волосы на затылке, чтобы она не дёрнулась, и поднёс помаду к её губам. Кэсси попыталась увернуться, но он ещё крепче вцепился ей в волосы и гневным шёпотом приказал: — Не шевелись! Не открывай глаз!