Они шли, тяжело дыша, не сводя глаз с большой двери наверху. Поднятые вверх чёрные глаза женщины сверкали каким-то болезненным блеском. Глаза мужчины казались безжизненными, но в них застыло выражение упрямой решимости. Ни он ни она не замечали любопытных взглядов людей, спускавшихся им навстречу.
В дверях дома стоял пожилой седовласый негр в белой куртке. Сай подошёл к нему.
— Этой леди необходимо видеть губернатора, — сказал он и потом сурово добавил: — Это вопрос жизни или смерти.
Негр посоветовал им подняться наверх.
— Но, может, его уж и нет там, — добавил он. — У губернатора своя отдельная дверь, я и не вижу, когда он приходит и уходит.
— Спасибо вам большое, — сказал Сай Грайндер.
В приёмной был только негр-привратник. Из-за полуоткрытой двери одного из кабинетов донёсся шум. Сай постучал и вошёл. В кабинете он увидел молодую женщину, которая надевала чехол на пишущую машинку. На вопрос Сая она ответила, что губернатор уже ушёл. Сай поинтересовался, где живёт губернатор.
Женщина сказала, что туда нельзя.
— Я должна, — начала было Кэсси, но Сай сильно сжал ей руку и быстро заговорил:
— Мэм, я живу в округе Кардуэлл. Я плачу налоги, я участвую в выборах. Я голосовал за Тимоти Дэтвайли, и я горжусь этим. Мы приехали издалека, и мы только хотим поглядеть, где он работает и где он живёт.
— Вот как! — сказала молодая женщина. — Он живёт за городом. Вы знаете, где Кэртисвуд Лэйн?
— Нет, мэм, — ответил Сай. — Но вы мне объясните, я уверен, что найду.
Она объяснила.
Было уже темно. В большом доме, стоявшем в конце длинной аллеи, горел свет. На стук вышел огромный негр в белом пиджаке.
Он сказал, что губернатор и миссис Дэтвайли уехали на обед и он не знает, когда они приедут, но губернатор велел его не ждать, потому что он вернётся поздно.
Кэсси заплакала. Негр добавил, что не знает, где они обедают, и никто не знает. По крайней мере никто из тех, кого знает он.
Негр терпеливо ждал, а Кэсси плакала. Наконец Сай повёл её к машине. Они издали услышали, как солидно щёлкнул замок массивной двери губернаторского дома.
В машине Кэсси продолжала плакать, опустив голову на колени. Он включил мотор.
Выехали на дорогу, набрали скорость. Кэсси подняла голову. По лицу её проносились блики от фар встречных машин. Когда они наконец выбрались на шоссе, ведущее на запад, она сказала:
— Ты знаешь, что я буду теперь делать
— Нет.
— Всю свою жизнь я буду рассказывать об этом людям. Чтобы перед смертью хоть кого-нибудь заставить поверить мне.
— Я верю тебе.
— Ты не знаешь самого ужасного, — продолжала она. — Иногда я и сама не верю, что могла это сделать. Тогда я смотрю на себя в зеркало и повторяю: «Это сделала я», повторяю, пока не замечу, что лицо у меня стало белое как смерть; тогда уж я знаю, что лицо в зеркале начинает мне верить.
Он пытался не слушать. Но она все говорила:
— И тогда уж можно идти спать. Как увижу, что лицо в зеркале мне верит, сразу иду спать, потому что знаю, что теперь я смогу заснуть.
Он старался не слушать.
— Ты что, не слушаешь меня? — спросила она.
— Слушаю, — ответил он.
Она молчала, пока они не миновали западную гряду холмов. А потом она засмеялась. Буквально закатилась от смеха. И вдруг перестала.
— О, какая я оказалась предусмотрительная. Я все продумала. Я ведь так и рассчитывала, что они схватят Анджело и убьют его, — ведь он тогда запер дверь и мне пришлось лечь на пол у запертой двери, в темноте, и…
— Я не намерен тебя слушать.
— Как я все толково устроила! Обдумала каждую деталь, даже не забыла перерезать телефонный шнур.
На юге взошла луна, и свет её падал на дорогу, белую, точно кость. Он старался слушать только рокот мотора. Но не слышать было нельзя.
— И все сбылось, всё, что я задумала. Это самое страшное, потому что все мои желания исполнялись как в сказке, только в сказке у тебя есть ещё последнее желание, чтобы сделать все опять как было. Сперва я пожелала, чтобы поверили в ложь, поверили, что сделал это Анджело, — и вот моё желание сбылось, ложь стала правдой, а теперь я хочу, чтобы поверили в настоящую правду, но…
— Сядь удобнее, — приказал он, — закрой глаза.
— Я и с закрытыми глазами вижу, что они с ним сделают.
Тем не менее она послушалась и долго лежала расслабившись, запрокинув голову на спинку сиденья, а машина ехала в потоке света, холодного и белого, как фосфор. По обе стороны чернели холмы, и с них к белой, как кость, полосе шоссе стекали чернильно-чёрные массивы леса, так что несущаяся по шоссе машина словно плыла над озёрами тьмы. Руки Кэсси безжизненно свисали. Открытые ладони были обращены кверху. На поворотах её голова медленно покачивалась на спинке сиденья.
Когда Кэсси наконец открыла глаза, он сказал:
— Ты спала.
Она выпрямилась, поглядела на залитую лунным светом дорогу.
— Смотри, луна, — сказала она.
— Вижу.
Пауза.
— Как ты думаешь, он тоже её видит?
— Что?
— Луну, — ответила она. — Как ты думаешь, Анджело тоже видит её из своей камеры?
— Откуда мне знать? — сказал он раздражённо.
Снова молчание.
— Я где-то читала, что им бреют голову. Он ничего не ответил.
— Он не даст обрить себе голову, — сказала она. — Анджело всегда гордился своими волосами. Он их так расчёсывал, что они у него блестели, как чёрный шёлк. Они и на ощупь были как шёлк.
Пауза.
— Ты знаешь, как это делается?
— Да.
— Их туго привязывают ремнями.
— Я знаю, можешь мне об этом не говорить
Она сидела напрягшись, глядя вперёд, прижав локти к бокам и вытянув перед собой руки, словно её привязали к креслу.
— И ноги тоже привязывают, — сказала она, крепко прижав ноги к сиденью. — И такую штуку надевают на голову. И…
— Да замолчи ты!
Но она будто не слышала.
— А потом включают, и электричество врывается в тебя, ударяет в мозг, несётся по позвоночнику, оно горячее, как огонь, и холодное, как лёд, оно сначала дёргает, а потом бросает…
— Заткнись! — крикнул он.
— Вот и его тоже так, ах, лучше бы меня, тогда бы…
Машина шла по инерции, он почти не держался за руль и, повернув голову, смотрел, как она бьёт ногами по полу, сотрясаясь всем телом, запрокидывая голову и истерично крича:
— Нет! Нет! Меня, меня…
Грайндер отпустил руль, наклонился и сильно ударил её левой рукой по щеке.
— Может, хоть теперь замолчишь?!
Минуту спустя он извинился.
— Ты знаешь, — добавил он, — на самом деле это вовсе не так ужасно. Ты не успеешь ничего почувствовать. Просто бац, и все. Это только кажется…
— Лучше бы меня, — повторила она тихим, слабым голосом.
— Замолчи, — устало сказал он. — Чем больше думаешь, тем страшнее все это кажется. Ни к чему мучить себя, вспоминая прошлое. И надо поменьше думать о том, что тебя ожидает. Старайся сосредоточиться на настоящем. Человек может перенести любые страдания, если научится думать только о том, что происходит сейчас, в данную минуту. Забудь обо всём остальном — и оно перестанет существовать.
Он тяжело дышал; потом, переведя дыхание, закончил:
— Если твой даго способен жить одним только настоящим, забыть о прошлом и не ждать ничего от будущего, он вполне справится. Просто его бахнет током.
Проехав с четверть мили, он сказал:
— Нам ещё далеко. Постарайся лучше заснуть. — И добавил: — Прислонись ко мне. Если хочешь.
— Спасибо, — сказала она и прислонилась.
Минут через двадцать она проснулась. Он заметил это, хотя она даже не пошевелилась. Потом он услышал:
— Сай…
— Да?
— Сай, ты думаешь, я сумасшедшая?
Помедлив, он ответил:
— Нет, — и снова помолчав, добавил: — Просто ты не могла этого не сделать.
Кэсси закрыла глаза и, казалось, снова заснула. Проснулась она, когда они уже доехали до дороги, ведущей к Паркертону. По-прежнему не глядя на него, она сказала: