Рядом вырвало Митяя.
— Прямое попадание, — сообщил спокойный как матрас Чабан. — А потом гранаты в «лифчике» сдетонировали… Вонять будет — мраки… И не соберешь ведь!..
Ему никто не ответил. Гарун с Дегтярем торопливо устремились к окопу, подальше от этого кошмара, за ними, пошатываясь, побрел белый, как простыня, Митяй. Следом за Митяем угреб Чабан, равнодушно матерясь себе под нос.
Миха — остался. Пересиливая себя, он присел на корточки над останками Петровича и закурил. Ему было плохо, страшно и противно, но он сидел, покачиваясь, с отвращением тянул сигарету и заставлял себя внимательно разглядывать то, что было перед ним. Он ненавидел запах крови, но тем не менее втягивал и втягивал его ноздрями, пил, глотал, борясь со спазмами в обезумевшем желудке.
Вся штука была в том, чтобы привыкнуть, притерпеться к этому ужасу. «Мы боимся этого, потому что представляем себя в таком виде… и потому что человеческая жизнь еще что-то значит для нас… У меня этого не должно быть. Я — солдат…» В глазах поплыли оранжевые искорки. «Смотри, сука… Любуйся… Ты должен уметь смотреть на это спокойно…»
Потом Миха вспомнил Петровича. «Вот ты, засранец, и отвоевался… Добродушный пугливый старпер с теплыми носочками в „сидоре“…»
Сигарета закончилась. Он в последний раз затянулся, отбросил окурок и продолжал смотреть.
Сегодня румыны поперли в атаку днем. Миха, который ориентировался на поле боя уже гораздо лучше, чем вначале, внимательно и даже с каким-то нездоровым интересом наблюдал из-за бруствера за их передвижениями. Оказалось, что он научился просчитывать действия противника на пару ходов вперед. Тем более, что тактика румынов из боя в бой оставалась практически неизменной. Пехота, как правило, редко двигалась в лоб, через персиковый сад, своим ходом: пространство между деревьями давным-давно было заминировано и сепаратистами, и румынами вдоль и поперек, заминировано совершенно бестолково, часто по тяжелому пьяному делу. Поэтому соваться в сад пехом рисковали только диверсанты — вроде «скорпионов» или «бурундуков» — или снайпера. Обычно прямо, между деревьями, или с левого фланга, из-за сада выруливали бэтээры, на бешеной скорости мчавшиеся к окопам ополченцев и в нескольких десятках метров сбрасывавшие десант. Справа, на поле, отлично подходившем для атак тяжелой гусеничной бронетехники, действовал чертов танк, который никак не удавалось подбить. Все это поддерживалось огнем минометов, пушек и сопровождалось совершенно бестолково запускаемыми с того берега ракетами «алазань».
Постоянные атаки противника были обычными и естественными в эти дни, дни начального периода войны, когда румыны, уверенные в своей конечной победе и абсолютном военном превосходстве, предпринимали атаку за атакой с целью расчленить и полностью завоевать Приднестровье, уничтожив Приднестровскую Молдавскую республику как таковую. Надо было остановить наступление румын и в бесконечной окопной войне измотать их, заставить растратить попусту свой потенциал нападения, приучить противника к «непроходимости» пэмээровских линий обороны.
Впрочем, сегодня атака румын развивалась немного по-другому. Дело в том, что в самый разгар боя окопы ополченцев атаковали невесть откуда взявшиеся румынские бээмпэшки. (Как предполагал Миха, подошедшие к линии огня через наведенную через Днестр понтонную переправу.) Бээмпэшки, стреляя из пушек, на полном ходу перескочили через линию окопов и продолжали двигаться в сторону шоссе Рыбница-Дубоссары. Приднестровский танк, слишком далеко выдвинувшийся вперед, получил несколько попаданий в лоб и попытался отойти. Но скомплектованный из ополченцев экипаж, не имея достаточного боевого опыта, сделал большую ошибку: отступая, танк для скорости повернулся к противнику тылом, продолжая отстреливаться из развернутой башни. Буквально через пару минут снаряд ближайшей бээмпэшки угодил ему в баки. Танк вспыхнул и остановился. Румыны тут же перебросили огонь на выезжающие из Марьиной рощи бэтээры приднестровцев.
В это время румынский десант, сброшенный с брони на выезде из сада, шел в атаку. Не переставая стрелять, Миха видел краем глаза Серегу Магара, пробиравшегося по окопу со своим РПГ поближе к бээмпэшкам, видел румынский танк на поле, содрогающийся от выстрелов, видел нового соседа, Гаруна, грубияна и пьянчугу, с бессвязными криками выпускающего очередь за очередью. «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…» Уши заложило от грохота и лязга. Во рту пересохло. Миха уронил пустой рожок, вколотил новый и снова нажал на собачку.